Глаза закрыты - страница 18

Закончив смену в баре, я буквально выскочил на улицу, чтобы не опоздать на встречу, и, натягивая на бегу куртку, вдруг понял, что забыл в баре цветы – заранее купленный букет красных роз, предварительно оставленный в ведре в подсобке.

Черт. Ты идиот, Монсиньи!

Две минуты времени были упущены. Но вот я уже с цветами. Мчусь к автобусной остановке, по пути представляя себе, как Эсмеральда будет выглядеть сегодня; понравятся ли ей цветы, и как она отреагирует на поцелуй – хотя бы в щеку. Я давно никуда так сильно не спешил. Тем дивным вечером я отвел ее посмотреть на поистине захватывающее зрелище: голографическую рекламу. Вы уже знаете, какой это кайф.

Вопрос: как бы выловить из ее головы мысли? Мне нужно понять, не играет ли она с моими чувствами, не пользуется ли услугой чудаковатого парня, ежечасно доставляющего ей смех.

Узнаешь ее ближе. Она рассказывает о своей семье. Строгие мама и папа – учителя. Девочка любила ходить на танцы. В детстве у нее был котенок, которого она очень любила.

Она узнает тебя. Намеренно выставляешь себя рыцарем, каждый вечер выпроваживающим плохих парней из бара. Она верит и начинает восхищаться. И как только дело доходит до самого важного, просит дать ей что-нибудь почитать.

Однажды, пытаясь удовлетворить эту ее просьбу, я три часа копался дома в своих черновиках и заметках на компьютере, когда вдруг осознал, что почти все мои тексты – об одиночестве. Показать ей это – изначально предстать перед ней слабым человеком. Стать, прежде всего, эгоистом с завышенными требованиями или же, наоборот, – парнем с низкой самооценкой, и тогда все, что в ней появится – жалость или отвращение – это не то, что я хочу видеть.

Мне кажется, что можно по-другому смотреть на то одиночество, которое я с верностью исповедовал: мы привыкли считать, что одиночество – отсутствие друзей, недопонимание с родителями, сердце, никем давно уже не занятое. Что же в моем случае?

Всегда были люди, с которыми я общался. Всегда была семья, пусть и треснувшая по шву. Здесь нежелание падать в пропасть: мальчик рядом – для вида, чтобы мальчик просто был. Это так, несерьезно: даже не друг, а плечо, на котором можно поплакаться. Для родителей – любимый сын, гордость семьи – в окружении грамот, дипломов и медалей. Украшение фотографий для девушки. И к тому же, мало с кем – неважно, из девчонок или парней – мне вообще удавалось нормально поддерживать разговор. Все обычно болтают об одном и том же: личные успехи, планы на жизнь. Может быть, перепадает вытянуть из кого-то воспоминания: заставить посмотреть на небо или на море и понять, что все эти страдания ни к чему, все эти нервы – один хрен, каждый из нас откинется, и никто не знает, когда это случится. Зачем же страдать по расписанию постоянно?

Начинаются все эти страдания из-за того, что тебя обижают соседские дети, а заканчиваются, если повезет, дряблостью и немощностью, а страдания возрастают: все твои сверстники уже, скорее всего, – покойники, и ты, клацая зубами вставной челюсти, продолжаешь свой путь из страданий к самому концу. Боишься оказаться в тех местах, откуда никто еще не возвращался, чтобы хоть что-то рассказать.

Мне стало так грустно. Так, ладно: надо ведь как-то отпустить мысли об одиночестве? Я ведь теперь не один!

Это странно, конечно, но я плохо помню наш первый поцелуй. Не было эмоционального всплеска: никаких фейерверков с ахающими от восторга людьми, гуляющими рядом. Все само как-то вышло. Она этого хотела сильнее или я – сказать точно уже не смогу. Но уверяю, что специальной стратегии я не разрабатывал: не заводил ее в полосу лунного света, не сочинял стихов. Но, рассуждая просто логически, тот момент должен был завершиться именно так: ее губы прижимаются к моим губам. И вас, наверное, скорее интересует, как в этой милой истории начинается все остальное? И знаю ли я вообще, как такому идиоту, как я, завести отношения дальше поцелуев? Тем более, если с головой не все в порядке.