Был Демир, ко всему прочему, и большим «мастером» в жанре пантомимы. «Гримасничал» он так, что иногда, даже наш Ротный, украдкой смотря на него, невольно улыбался и в восторге, раскачивал в разные стороны своей крупной, кудрявой головой.
Демир умел ловко подмечать малейшие нюансы «отклонения от нормы» в поведении любого человека и, концентрируясь на выявленных и заинтересовавших его индивидуальных особенностях и привычках данного человека, далее, «усиливал» их – тут же мастерски, по-доброму, изображая его так, что было не просто узнаваемо, но и очень потешно. При этом, еще и не преминув, если это имело признаки сходства, сравнивать черты и повадки конкретного курсанта с манерами поведения каких-либо общеизвестных «медийных» личностей или общественных деятелей.
Однажды, мы, в составе нашего учебного 4 взвода, находились на уборке территории, в главном административном корпусе «А», в котором, на втором этаже находился рабочий кабинет начальника Школы милиции.
Мы подметали, терли щетками полы, мыли их, под руководством нашего командира отделения сержанта Шилова, который (при нас) имел привычку весьма «раскованно» и довольно часто зевать (широко раскрывая свой рот и сопровождая каждый свой такой зевок издаваемым им характерным протяжным звуком своего голоса).
После очередного такого зевка, Демир остановился, внимательно и немного завороженно посмотрел на Шилова и с веселым взглядом, чуть приподняв свои брови – «в восторге» от увиденного, обращаясь ко всем нам, стал изображать, как сержант Шилов несколько секунд назад зевал.
Мы уже все смеялись… Но он продолжил, сказав: – пацаны, Паша зевает, один в один, как певец из «Аэросмита», в клипе, когда он поет песню «Крэйзи»!
После чего он «принял сценический образ певца» и, изображая в руках стойку микрофона, стал уже пародировать Стивена Тайлера, исполнявшего песню «Crazy»!
Мы смеялись, так, что долго никто не мог остановиться… Смеялся над собой и сам Паша, который после этого, уже не мог зевать без смеха…
Андрей Е., в стиле Яна Арлазорова (с его бессмертным монологом «Слышь, мужик!»), рассказывал в часы самоподготовки такие байки из своей лихой и бурной юности, проведенной в Змиёвке, что наш командир взвода старший сержант Черкасов, становясь красным, как рак и не в силах больше сдерживаться от охватывавшего его приступа смеха, начинал судорожно бить всей своей ладонью по столу, издавая протяжные звуки и смахивая со своего лица подступающие слезы.
Алексей С., с Залегощи, обладал такой силищей, что на спор, с двух метров, снежком насквозь пробивал плотный полиэтиленовый пакет, который, взявшись с двух сторон, крепко держали перед ним двое его товарищей.
Сержант Скиба., который был с Сахалина, плохо перенося разницу в часовых поясах, особенно приезжая на учебу из дома после очередного отпуска, еле-еле дотягивал до конца занятий и, придя в казарму, едва добравшись до своей койки в «кубрике», прикладывал ко лбу намоченную водой марлю, чтобы в случае чего сказать, что у него жутко разболелась голова, и тут же засыпал на 10-15 минут до построения на обед.
По своим человеческим качествам он был едва ли не самым добрым на всем нашем курсе. Но вместе с тем в нем присутствовала и какая-то доля природной хитрости и житейской мудрости. Мы, «молодые», уважали его за сочетание этих качеств и любили его. Он, в свою очередь, тоже всегда был добродушно расположен к нам, был вежлив с нами, много шутил и весело, по-доброму, смеялся над нами.
