Получалось, что Шанни подарила игрушку леснику и тот подтвердил право собственности этой сдержанной благодарностью. Ас это впечатление разрушил – руку простёр ладонью, узкой длинной, вверх и пальцами пошевелил.
Энкиду зашвырнул предмет в импровизированную колыбель для зажигалок. Ас на мгновение сжал пальцы в кулак, потом поднял исторический реквизит на свет.
– На один запал тут хватит, чтобы в последний раз почувствовать себя нибирийцем.
Билл промолчал. Ему кажется, стало легче, и он переводил взгляд попеременно на каждого и на Шанни.
Затем они продолжали разговаривать, как ни в чём не бывало.
Шанни посмотрела на его пальцы и отвернулась, вскользь оценив поделённое тенью лицо командира. Тот оставил курение и сидел молча, почти незаметно поменяв позу. Его лицо больше не было освещено костром, воображение коего разыгралось вместе с последними ветками, подброшенными тонкой фигурой с синими глазами. Энкиду заметил, что Ас продолжает держать в пальцах сигарету, а с нею прижатую к ладони двумя пальцами зажигалку. У многих есть такая привычка.
Пора возвращаться…
Четыре фигуры выросли в мечущихся языках костра.
Шанни, переступая ствол дерева, поваленного и опалённого – не билловым ли новым знакомцем? – спросила – если это был вопрос:
– Как ты думаешь, то, что он сказал…
Она опиралась в этот момент на запястье Энкиду.
– Кто? и что сказал?
Лицо Энкиду находилось в темноте, самой настоящей темноте и даже далёкий огонь в верхней башне Дома не освещал его. Шанни ничего не ответила, и Энкиду в свою очередь показалось, что она тихо вздохнула, собираясь продолжить игру «остров на озере, а на озере остров».
Шанни отступила и канула. В лесу треск и шаги, тень – и Энкиду понял, что она столкнулась с Биллом.
– Он в чём-то меня подозревает…
– А ты не понимаешь, в чём.
В темноте кто-то прошёл, наверное, драконарий. Они слышали тихие голоса. Лягушки заквакали? Но лягушки разговаривают о любви.
Билл, повинуясь лунному, проявляющему тайные желания свету, стал рассказывать Шанни, пару раз споткнувшись на кочке…
– …о моём гербе.
Шанни, озабоченная более своим равновесием, разговор поддержала в совсем необязательном ироническом варианте:
– Ты любишь финтифлюшки?
Билл обрадовался, что она отозвалась.
– Конечно, я люблю. А кто не любит? Мой герб с животными, воплощающими внутреннюю свободу, мне бы не помешал. Всякие глазастые совы… волки со шпагами… леану, крылатый и гордый… скажем, с клювом орла.
– То есть, целая лаборатория мутантов. И они разбежались, Билл. В твоей большой голове.
Они подходили к светящейся парадной двери. Брусчатка выглядела рекой. Шанни обернулась возле крыльца, заинтересовавшись.
– Дракон?..
Билл покачал головой и улыбнулся.
– Он так одинок… а леану живут всей семьёй. Лижутся, сердятся на детей… целуются, как все млекопитающие.
Его шатнуло, и он был подтолкнут ночью к Шанни, нащупавшей кончиком туфельки ступеньку. Она со смешком отстранилась.
– Верю на слово. Скажи своим млекопитающим, чтобы освоили новейшие методы ухаживания.
Билл, извиняясь и прикладывая растопыренные пальцы к груди, замер. Он спросил у её тоненького силуэта, исчезающего за массивными вратами в домашний рай:
– Я слушаю?
– Пусть не забудут прополоскать рот… – Сказала Шанни кому-то в темноте. Прищурясь, он разглядел, что это Ас. – Ясно, Билл?
Он неуверенно улыбнулся. Тщетно! Слишком сумрачно, чтобы его улыбку увидели.
