– Это точно.
– Простите, ваше высочество?
– Ну… таланты.
Далее собеседник Билла забормотал, как после стакана одноимённого напитка, которое папа Билла в госмасштабах выпускал за копейку, брал не менее трёшницы (старыми), но продавал ни в коем случае не раньше одиннадцати утра.
Если смысл сказанного, как следует отжать, крутя фразу резкими движениями солдата, драящего пол в комендатуре и для очистки совести напоследок плюющего под стол, на котором некогда лежал его военный билет, то получилось бы примерно вот что.
Позднее – после того, как звёзды свершили всё, как им хотелось, леди Сунн, узнавая со стороны, так сказать, будущего бывшего отца своего ребенка, пришла в ужас, но смирилась по очень простой причине. Ведь ничего другого не оставалось.
– Его величество умолял её, и она позволила воспитать вас, как наследника. – Выбираясь из нечленораздельной речи, неподобающей профессору, на чистую воду сложноподчинённых предложений, сказал тот, кто взял на себя смелость ответить на некоторые вопросы наследника.
Билл в свою очередь ударился в бормотание и невнятно ляпнул:
– Ведь и она также хочет Унаследовать Всё, что бы она ни говорила.
Профессор укоризненно покачал головой, на коей останки волос были приглажены в ожидании заслуженного лаврово-тернового (в зависимости от политического курса) венка.
– Она сочла, что её наказанием за выбор, сделанный в юности, будет постоянное осознание того, что… м…
– Что она не разглядела в студенте сатрапа.
Тот поднял протестующую руку:
– Что ребёнок не виновен… ах, ваше высочество, она сама была в ту пору совсем ещё дитя.
Билл – отдав должное профессору за то, что тот не обернулся на дверь – кивнул.
– Она сказала, что раз она умела отличить плохую книгу от хорошей, то обязана была разбираться в нибирийцах.
Профессор опять запротестовал всем своим академическим телом:
– Она была превосходным критиком. Её колонка в газете… из неё до сих пор перепечатывают отрывки в учебники. Она так и не захотела издать её отдельной книгой, и вообще поставила знак отрицания на своей литературной карьере, но…
Профессор приосанился. Если б он был дракон, из ноздрей его деликатного носа, несомненно, повалили бы две тонкие струи огня.
– Я, смеющий называть себя коллегой её величества, – он всё же обернулся, хотя и так на двух последних словах несколько понизил голос, – был удостоен чести вести летопись династии Баст и его величество лично попросил меня побеседовать с вами… то есть, я хотел сказать, ответить на могущие возникнуть у вас вопросы, ваше…
Билл приложил руку к груди – своей, а не профессорской. Но профессор не позволил сбить себя монаршим обаянием.
– Критически высказываться о побуждениях и тайнах леди Сунн… я даже вам не позволю, ваше высочество.
Билл согласился:
– Смело.
Он заговорщицки наклонился к профессору и, взяв кусочек мела с края доски, сказал, рисуя что-то на свободном от хвоста какой-то формулы, пространстве:
– Вы уж в летопись этот разговор не заносите. А то мне стыдно будет.
Этот разговор состоялся, когда Биллу было восемнадцать… ну, с парой дней. Девять лет ему было, когда Семья Воссоединилась. Это так называлось. В сущности, так оно и произошло. Ну – а как? Просто появился папа. А где он до этого обретался?
– С помощью непорочного зачатия у моего сына появился отец. – Сказала леди Сунн тогда своей подруге. В смысле, не совсем подруге, но, если не быть придирой в области филологии, можно и так выразиться.
