Через некоторое время Фарида бережно достала из полотенца последние крохи хлеба с полупрозрачным кусочком мяса. К вечеру поезд внезапно начал сбавлять скорость и остановился. Поговаривали, что из-за неисправности путей впереди. Состав с вагонами, переполненными отчаявшимися и голодными людьми, простоял почти сутки. К следующему вечеру паровоз дал гудок, их вагон несколько раз качнулся и стал рывками двигаться вперёд. Через некоторое время младшая Фаечка тихо заплакала. У неё начались судороги. Пожилая женщина дала ей кусок сахара, и девочка впилась в него дрожащими губами. Её лицо при тусклом освещении казалось совершенно серым. Она была похожа на маленькую высохшую старушку. Сердце матери разрывалось на части.
Поезд остановился на каком-то полустанке, название которого невозможно было прочесть, поскольку фонарь почти не давал света. Люди посыпались из вагона. Они выстраивались в очереди за водой. Фарида взяла последнюю ценность, которую надеялась позже продать, чтобы купить школьную форму для старшей Раисы. Это был белый пуховый платок, подаренный ей на свадьбу Гилимьяном. Женщина надевала его за восемь лет супружеской жизни всего три раза, а в остальное время берегла как память, завернув в плотную бумагу. От него чудесно пахло цветочным мылом, положенным в ту же упаковку для защиты от моли. Фарида потрогала руками нежную паутинку, замерла на миг от красоты белоснежных ажурных сплетений. Среди убогого, рваного, заплаточного и вонючего он выглядел как нежная лилия, распустившаяся на мусорной куче. Прижимая его к сердцу, женщина вышла на полустанке, чтобы обменять это чудо на еду и накормить своих девочек. Муж Гилимьян молча наблюдал за ней. Он всегда был немногословен, а в последний год, придавленный тяжёлыми обстоятельствами жизни, и вовсе замкнулся. Ощущение, что он ничего не в силах изменить, лишило этого могучего мужчину воли. Потерянный взгляд, опущенные плечи. Он ли был тем егетом4, за которого она выходила замуж. Фарида внимательно посмотрела на мужа и сказала:
– Гилимьян, я сейчас приду! Смотри за дочерями хорошенько.
Её муж попытался разжать слипшиеся губы, но у него не было сил. Челюсть одеревенела от постоянного напряжения. Он лишь бессмысленно мыкнул и кивнул в ответ. Фарида подумала, что её муж, наверное, скоро совсем разучится говорить. Спускаясь по крутым ступенькам вагона, она пыталась вспомнить, когда Гилимьян в последний раз разговаривал с ней. Выходило, что почти три дня назад, когда он принёс с охоты добычу.
Женщина понимала, как тяжело было её некогда сильному и волевому мужу ехать на чужбину, чтобы просить милости у сестры, которая, как все считали, ведёт неправедный образ жизни. Да и могилы предков на старом деревенском кладбище под разлапистыми соснами, оставленные навсегда без присмотра, надрывали его душу. Заснув на несколько минут позапрошлой ночью на скамейке вокзала, он глухо завыл. Эти нечеловеческие звуки напугали Фариду. Она успокоила мужа, погладив по небритой щеке. От прикосновения муж только вздрогнул и посмотрел на неё совершенно остекленевшими и бессмысленными глазами.
Фарида стояла на полустанке, сжимая в руках белую шаль. Голова кружилась от голода. На неё накатывала дурнота от того, что все вокруг суетились. Пассажиры что-то обменивали у крестьян, заполняли водой бидоны и кувшины. Весь пыл женщины вдруг пропал, она растерялась. Фарида плохо говорила по-русски и потому не решалась заговорить с кем-либо. Тут её окликнула женщина. Фонарь светил тускло, Фарида разглядела лишь непомерно большой нос и маленькие пуговки глаз. Крестьянка сказала тонким вкрадчивым голосом, не подходящим к её тяжёлой фигуре.
