Вчера мы отмечали окончание нашего знакомства. Или мой предстоящий отъезд. Двухмесячное знакомство. Прощальный вечер, плавно перешедший в ночь. Кажется, мы уснули далеко за полночь. Мой самолет через три часа. Нет, уже через два и пятьдесят пять минут. Я не был в своем городе два месяца. Надо вставать и одеваться. А еще душ, почистить зубы, побриться. Побриться? Не обязательно. Побреюсь дома, когда прилечу.
– Голубой, голубой, – почти кричит Гедре, и наконец-то второй смысл этого русского слова окончательно доходит до меня, и я спрашиваю ее вначале по-литовски: – Kodel? – Потом уж по-русски: – Почему? Почему голубой?
Год назад я пообещал себе выучить литовский язык. Обещание выполнил. Нет, конечно, я знаю его не в совершенстве, мой словарный запас крайне беден, при чтении не получается обойтись без словаря, да и вообще, если честно признаться, я понимаю процентов тридцать литовской немного угловатой речи. Но тем не менее я могу говорить, я понимаю, пусть не все, но понимаю. Зачем я учил его? Почему? Так было надо. Год назад у меня в Вильнюсе была девушка. Звали ее Соната. Я любил ее. Нет, я не ошибся – именно Соната. Но о Сонате позже. А о Гедре сейчас. Гедре я не люблю. Так получилось.
– Почему? – спрашиваю я ее по-русски, но с литовским акцентом. – Почему голубой?
Чертов акцент.
– Тебе еще надо что-то объяснять, – зло произносит Гедре, и плечи ее перестают дрожать, – а сам ты не хочешь подумать? И вспомнить кое-что.
Вспомнить. Что же, попробуем вспомнить. И я начинаю думать… Думать и вспоминать. Мне это свойственно. Я люблю думать.
– Вот тут хорошо! – одобрительно произносит Слава. Она уже пришла в себя от смущения, осталось только чуть-чуть розового на щеках. – Красивый переход. Сильный. Переход из одного времени в другое. Нас этому специально учили. Журналистам же это тоже нужно.
– Я физик по образованию, – объясняю я Славе, – кандидат физико-математических наук, закончил университет по специальности «радиофизика». Моя диссертация называлась «Коллективные эффекты в многофазных средах». Многофазные среды – это, к примеру, пыль или любые другие мелкие частички, взвешенные в воздухе. Как в облаке или тумане. Только там капли. Мелкие капли, совсем мелкие. Мельчайшие. Они ничего не весят. Тысячные доли грамма. Потому и не падают. Оказывается, если громко крикнуть в этот туман, то частицы начинают сталкиваться друг с другом, слипаться, становиться больше, тяжелее и в итоге падают на землю. Получается дождь. Но главное не в дожде, главное, что туман рассеивается. Только надо кричать на особой частоте. Эту частоту не слышно ухом. Человек не может сгенерировать такую частоту, на это способен только специальный прибор. А жаль, правда? – смотрю я на Славу, – как было бы здорово: вышел на улицу, посмотрел на небо, там облако, крикнул – и сразу дождь. Об этом моя диссертация. Я объяснил в ней механизмы рассеивания тумана с помощью акустических волн. Я теоретик, написал много формул и подставил в них разные значения. Но у моей работы есть практическое применение. Иногда в аэропортах возникает ситуация, когда нельзя ждать, чтобы туман рассеялся естественным путем. Нужно разгонять. Тогда используют акустические приборы. Мы их не слышим. Но разгоняют они туман по моим формулам. Во всяком случае мне так хочется думать. А про литературные приемы мне ничего не известно. Этим приемам меня никто не учил, к сожалению.
