По окончании беседы Черчилль долго лежал на диване, уставившись невидящим взором в стену. По сути дела, этот ублюдок сказал ему, что считает попытку какого-либо нажима на опасного союзника авантюрой и опасной глупостью, а если Англия в нее все-таки влезет, так чтобы на помощь США особо не рассчитывали. А еще, что поспешная попытка вот так, без подготовки, высадиться на континент кончится тем, что британскую армию разгромят либо немцы, либо русские. Что Рузвельт знает такого, чего не знает он, Черчилль?
– Герр фон Браун, только от вас зависит, кем вам быть: военным преступником, прямо повинным к смерти ста тысяч заключенных, или творцом, целиком погруженным в мечты о Космосе и отрешенным от окружающего его преступления.
– Я не вижу, – сухо ответил конструктор, – чем бы мог быть полезен вам.
– Правда? Ну, если это единственное препятствие, то его очень легко устранить. Мы вам покажем, чем можете быть полезны. И насколько.
– Боюсь, вы все-таки заблуждаетесь. Судить о степени своей полезности вам могу только я сам. И больше никто.
– Фон Браун. Должен признаться, что в вашем случае испытываю сомнения. Вы, преимущественно, – конструктор? Или, по большей части, все-таки человек СС? А я очень не люблю испытывать сомнений. И руководство против. Оно любит, чтобы подчиненные действовали без всяких сомнений, будучи твердо уверены в своей правоте и правоте нашего великого дела. Вы можете сотрудничать, и в этом случае имеете шанс прожить довольно насыщенную жизнь. Можете отказаться от сотрудничества, и тогда просто сгинете. Без всяких мучительных казней, просто и банально отправитесь в яму вместе с другими безымянными трупами. То, что бесполезно, называется мусором, вот и с вами поступят, как положено поступать с мусором. Отправят на помойку.
Конструктор, оттопырив губу, презрительно фыркнул.
– Вы хотите напугать смертью – офицера СС? Мы все готовы к ней. Вне зависимости от должности. И трусов среди нас нет.
– Я пока что даже и не начинал вас пугать. Я только говорю, что вы можете закончить свои дни без смысла. Все мысли, находки, озарения, опыт и мастерство. Все, что вы считали своей сутью, пойдет в мусор заодно с этим бренным телом.
– Да. Это, действительно, более чем досадно. Но перспектива рабства у недочеловеков, – вы только поймите меня правильно, – привлекает меня еще значительно меньше.
– Не понимаю. Вы, кажется, пытаетесь меня провоцировать? Серьезному работнику, серьезному убийце, да и просто взрослому человеку такое мальчишество просто неприлично. По двум очень разным причинам. Во-первых, – неужели вы думаете, что я отступлю от своих планов, как-то там отреагировав на ваши слова? Вы вообще не можете меня ни обидеть, ни, тем более, спровоцировать. Просто по статусу. Во-вторых, – вы просто не представляете себе, чем рискуете, если провокация ваша вдруг удастся, и все-таки лезете на рожон. В моем подчинении есть специалисты, которые за сутки-двое ломали любых фанатиков из «Лейбштандарта». Вы им и в подметки не годитесь, хоть и штурмбаннфюрер. Возникни такая необходимость, и вы послезавтра же будете ползать у меня в ногах. Целовать руки, молить о пощаде и выполнять любые приказы. Это точная наука, и исключений тут не бывает. В данном случае такой необходимости я не нахожу.
– Вы не находите? Или вам не велит меня трогать ваше начальство?
– Мне доверяют. Уж такого-то уровня вопросы я могу решать самостоятельно. И, глядя на вас, я все больше склоняюсь к варианту «просто пристрелить». Вы бесполезны. Мы захватили и готовые ракеты, и детали, достаточные для сборки еще двух десятков, и документацию, и станки. Ваши люди расскажут и покажут необходимые частности, а повторять целиком вашу дерьмовую, сырую самоделку значило бы даром тратить время.
