Десятого июня товарищ Голованов мимолетно заметил товарищу Москаленко, что весьма впечатлен эффективностью новых бронебойных снарядами. Казалось бы ничего особенного, но, на самом деле, такого рода разговор был практически невозможен. Только в случае соответствующей подачи сверху. Фактическому командующему нарождающейся стратегической, да и всей тяжелобомбардировочной авиацией вообще, было не до спецификации противотанковых снарядов. Ну, – не его это было дело. Вот только новое время требовало объединять самые, казалось бы, далекие интересы. Человеку из штаба Второй Воздушной армии* пришла в голову интересная идея относительно нового типа бомб. Дело в том, что некие дорогие изделия совершенно исключительных достоинств, использовались, на его взгляд, крайне бездарно. Речь идет о бракованных, а также – о расстрелянных, изношенных стволах гаубиц калибра 152 мм. В связи с этим он подал докладную записку по принадлежности, и заодно приобрел еще одну причину скрывать свое светлое имя от благодарного потомства. В наркомате боеприпасов докладную записку внимательно рассмотрели, поняли открывающиеся перспективы для некоторых особых случаев, и творчески доработали. Везде существуют люди с особого рода чутьем, и оно их не подвело: Верховный Главнокомандующий и впрямь очень заинтересовался затеей во-первых, и приказал хранить ее в глубочайшем секрете во-вторых.
Если в учебных образцах в качестве материала бронебойного наконечника оставили закаленную сталь, то в изделиях для боевого применения их решили отлить из тех самых отходов комбината под городом Кыштым. Изделие носило характер конусообразной заглушки с хвостовиком по калибру ствола и весило пятьдесят семь килограммов. Еще двести восемьдесят три килограмма приходилось на форсированную взрывчатку. Взрыватель был вроде того, что ставят на флотские бронебойные снаряды главного калибра, но все-таки с отличием. Знающие люди говорили, что эти штуки, попав в борт «Тирпица», проткнули бы его насквозь и улетели дальше, не заметив, вот только лишних линкоров для проверки этого под рукой как-то не оказалось. Испытания проводились на объекте, проткнуть который насквозь не грозило бы ни одному боеприпасу на свете, – на земле. Это не означало, что тут не было хлопот и своих проблем: работники полигона с утра до вечера копали все более глубокие ямы, дабы уложить в них все более толстые массивы железобетона. Это не удовлетворило начальство, поскольку-де земля получалась слишком рыхлая. Поэтому в дальнейшем прибегали к двум способам, не заменяющим друг друга. Во-первых – шахты стали заполнять не вынутым грунтом, а строительным мусором или булыжником пополам с колотым диким камнем. Во-вторых – пришли к тому, что начали бить галереи от одного шахтного ствола: в итоге это оказалось экономнее.
Простая, как грабли, идея проклятого штабиста для реализации потребовала множества экспериментов. Даже орудийные стволы оказывались недостаточно прочными при работе с некоторыми типами препятствий, разлетаясь мало что не вдребезги. Александра Ивановича привлекли для небольшой консультации, а в итоге он провел на полигоне почти месяц. И, как обычно, там, где он находился дольше десяти дней, выросло целое производство.
– На мне проклятие, – говорил он, – мне ВООБЩЕ нельзя халтурить. Если у меня перед испытанием остается малейшее сомнение*, что сделано все возможное, – пиши пропало. Сомнения неизбежно оправдаются, и все пойдет хином.
