Гном. Часть 2 - страница 30

КТГА обладал совершенно обычной, той же, что у аморфного аналога, мощностью на единицу массы, но совершенно непомерной бризантностью. Настолько, что испытатели почуяли что-то неладное, но так и не смогли объяснить, что именно. Впрочем, взрывчатка вполне отвечала своим задачам и по силе, и по стабильности, и по безопасности, и они решили «не умничать» А он – дробил и раскалывал фортификационный бетон, разделяя фракции друг от друга и превращая его в прах, и разделял арматуру на фрагменты по сварным швам, так что толщина перекрытия почти не играла роли. Бронебойный оголовок особого характера попадал в поистине небывалые условия. Разогретый до огромной температуры за счет кинетической энергии столкновения с грунтом и фортификационным бетоном перекрытия, он начинал «мерцать», выжигая ничтожное количество кислорода, что содержалось в грунте. Потом следовал взрыв КТГА, что выстреливал его, словно пулю, за то ничтожное время, которое сверхпрочный корпус сопротивлялся взрыву. Удар спереди и почти кумулятивный, сконцентрированный в узкую струю взрыв сзади сжимали раскаленный до страшной температуры кусок металла, как снежок. Но мало того: явление «сверхбризантности», характерное для КТГА, как раз и отличается тем, что скорость детонации его достигала явно рекордной величины, измерить которую (феномен «аномальной детонации», характерный именно для монокристаллических взрывчаток, получил свое обоснование спустя шесть лет, в диссертации Вилена Скачилова и потребовал привлечения аппарата квантовой механики) тогда так и не удалось. Но она, как минимум, десятикратно превосходила скорость звука в материале оголовка, поэтому в металле не оставалось ни единой связи, которая не была бы разрушена. То, что получалось в результате, было совершенно особым состоянием вещества, сверхплотной аморфной массой, разогретой до солнечных температур. Будь это нормальный, «дикий» уран, он, пожалуй, дал бы скачек радиоактивности с «аномальным» тепловыделением. Его же обглоданный «хвост», достигнув полости, превращался в безудержно расширяющийся газ, который просто-напросто вспыхивал, напрочь выжигая кислород в двадцати пяти кубометрах воздуха. Вспышка порождала ультракороткий всплеск очень своеобразной высокочастотной вибрации. Соответственно, – при этом образовывалось около шестидесяти пяти килограммов черной, как сажа, двуокиси с малой толикой нитрида. В данном случае имел место слишком фундаментальный подход: «Модификация «Т» надежно проникла бы и в тоннели московского метрополитена, даже в самые глубокие, спасовав, разве что, перед иными из Ленинградских.

Здание рейхсканцелярии попадало под удары с воздуха не раз, каждый раз имея большие или меньшие повреждения. Страшная бомбардировка в ночь с шестого на седьмое превратила комплекс в руины. Сегодня предварительная «обработка» комплекса рейхсканцелярии и его окрестностей при помощи сорока ОДАБ сделала его подобием Стоунхенджа. Взрывы примерно сорока пяти тонн КТГА в общей сложности на глубине 12 – 15 метров дали совершенно особый эффект, на доли мгновения превращая почву под строениями в подобие трясины: теперь высоченные, черные от копоти прямоугольники стеновых фрагментов торчали из затвердевшей почвы под разными, самыми неожиданными углами. Как будто позабыв, что у них некогда был фундамент, и угрожая теперь неожиданными обвалами. Пол провалился в обширное подземелье под зданием, похоронив там и мертвых и тех, кто мог еще оставаться в живых. Спустившаяся с серого неба на серых парашютах группа людей, затянутых серыми в крапинку комбинезонами, при серых касках под капюшонами и противогазах последнего образца, рысцой рассосалась в окрестностях рейхсканцелярии, отдавая особое внимание обширной черной яме в выжженном дотла саду. Трудно, почти невозможно было поверить, что это – человеческая постройка, а не результат какого-то древнего вулканического катаклизма. Не экспонат вроде: «Каттла, северный склон: Малая кальдера». Даже раскрошившийся бетон частично расплавился, застыв причудливыми сосульками и гребнями, а черная двуокись вплавилась в него, местами образуя новые соединения, в том числе, не такие уж черные. Оливковые, желтовато-зеленые, красно-оранжевые. От человеческих тел при температурах порядка четыре с половиной тысячи градусов, при давлениях в многие десятки тысяч атмосфер не осталось ничего, достойного воспоминания. Несколько расплавленных монет и металлических подковок, вплавленных в камень. Самой существенной находкой оказались остаток зубного протеза, пострадавшего несколько меньше, чем все остальное, но тоже расплавленный, покрытый зеленоватой каменной глазурью. На случайно устоявших углах домов, что выходили на перекрестки, люди в сером камуфляже заботливо вывесили таблички «Ахтунг! Газен!». Они хотели оградить свою деятельность от зевак, но любопытствующих в окрестностях не оказалось. Сюрреалистический ландшафт, в который превратился Тиргартен в частности и центральные кварталы Берлина вообще, не был пригоден для жизни, и живым людям там делать было нечего. Свою лепту в это обстоятельство вносили четыре «Ту – 10Р», непрерывно кружившие над развалинами и немедленно вызывавшие пикировщиков, заметив внизу малейшее шевеление. Имела место и еще одна новация: над городом, помимо разведчиков, кружило еще три тяжелых машины, которые таскали за собой на «сцепке» мизерные по сравнению с их тушами тела истребителей.