Гном. Часть 3 - страница 15

– Не забывай, что я – там. Ты там не был и тебе не понять, но там как-то не принято что-то делать без приказа. А еще мы делали самолеты, и нам этого вполне хватало.

– Когда человеку, – нормальному человеку, говорю вам, а не идиёту, – не хватает рук, он берет помощника.

– Мы брали. И помощники тоже начинали делать самолеты. Ежедневно в три смены, Меир.

– Хорошо, Яков Израилевич. Я генерал, и поэтому не делаю в три смены самолеты. Я сыщу свободный вечерок, чтобы-таки поставить где надо правильные вопросы.

– Справедливости ради, Меир. Совирид – все-таки не без нашей подачи.

– Это хорошо. Но это даже не сотая часть от того, что могло бы быть. И противнее всего то, что ты понимаешь это лучше меня. А вы, недоумок, – он слегка довернул взгляд на Саню, но так все-таки, чтобы не глянуть прямо, – ждите. Оргвыводы я вам обеспечу. Гарантирую.

Когда гость вышел, Саблер сделал жест в сторону закрывшейся двери и проговорил:

– Он обеспечит. Если ви никогда не задумывались об мочевом пузыре, – и дай вам бог никогда о нем не задумываться, – так я вам скажу: на этом свете у каждого мочевого пузыря есть его счастливый обладатель. И ни один из них не откажет доктору в маленьком, безобидном одолжении…

– Это ясно, – досадливо сморщился Саня, – ты лучше скажи, что ему надо?

– Ну, если совсем просто и чтобы ты сразу понял, то он хочет влезть на твоем горбу в рай. Только сейчас он сердится и понимает это не до конца и не вполне ясно. Через час остынет и додумает эту хохму до конца.

– Тогда, если можно, поподробнее. Я тоже люблю додумывать до конца.

– Это просто. Если быть первым возле каждого совирида, все самые важные мочевые пузыри будут ваши. Это далеко не все, но у нас-таки главное.

– Дядя Яша. Скажите честно, – я вовсе безнадежный дурак?

Саблер ответил не сразу, некоторое время он глядел на Саню пристально и молча.

– Присягать уже не возьмусь, потому что таки неплохо тебя знаю и видел во всех позах, но… В словах Меира Вовси, которого я знаю столько лет, сколько дай тебе Бог прожить еще, есть какой-то свой резон. Вы только поймите меня правильно.

Старый и умный человек, оценивая чужие мотивации, оценивал их, в общем, верно, но он оценивал их не до конца. За долгие, долгие годы, когда он видел далеко не лучших людей, причем в самых неприглядных проявлениях их нутра, у него выработался, своего рода, черный идеализм. Он без тени сомнений, легко и радостно, светло и чисто, доверчиво верил во все самое плохое. Самое смешное, что черного идеалиста обмануть, в общем, ничуть не труднее, чем идеалиста розового. Разумеется, Мирон Семенович хотел в первачи. Понимал, что у кудесника от медицины очень много шансов таким первачом стать. Вот только стать кудесником в своем деле и обрести почет и славу, – особенно вполне заслуженные! – хотел ничуть не меньше. Даже вне зависимости от возможных выгод этого статуса. А еще он, все-таки, был ученым. И там, где провизор искал научную перспективу как бы ни в последнюю очередь, профессору мысли такого рода приходили в голову одними из первых. Чуть ли ни в первую очередь. И сейчас он старательно обкатывал в голове одну из них.

Если в словах его нового знакомца об определении структуры органических молекул хотя бы половина правды, то это дает возможность узнать устройство любого собственного регулятора в человеческом теле. И, по этому образцу, делать новые лекарства уже целенаправленно, а не так, как сейчас, почти вслепую. Да, это было не вполне его. Да, он это, практически, не умел. Но почему бы, спрашивается, не возглавить? Хотя бы потому что он знал тех, кто умеет. И вообще там всем хватит. Это десятки направлений. Сотни! А о том, что это еще и десятки, сотни миллионов в твердой валюте, – как минимум, на мелкие расходы и только в ближайшей перспективе, – он в увлечении своем даже не думал. Не старался не думать, а действительно не думал, потому что успел отвыкнуть вовсе. Настолько, что мысли эти даже и не всплывали на поверхность со своей недостижимой глубины.