– Данных за некрофилическое изнасилование не обнаружено.
Конференция недоуменно зашелестела.
– Какое изнасилование? Какая такая некрофилия? – удивился главврач Демидов. – Что, нам прокуратура заказывала экспертизу? У них же теперь свои фальсификаторы – целый вагон! Обходятся без посторонних.
– Никто не заказывал, – ответил Мышкин.
– Тогда кто проводил экспертизу?
– Никто.
– А данные откуда? – продолжал удивляться Демидов.
– Так я же и говорю: нет данных, – ответил Мышкин. – Никто ею не занимался.
– В таком случае, зачем же… – поперхнулся Демидов. – Зачем вы тут чушь порете?
– Ну, это я так… от себя, – пояснил Мышкин. – Чтоб не скучно было.
– Не умно, Дмитрий Евграфович! – уже спокойнее заявил Демидов. – А главное, не смешно. Совсем не смешно. Полагаю, специалист вашего возраста, а, главное, вашего культурного уровня мог бы пошутить как-то поизящнее.
Так бы и сошло, но кое-кто из врачей понял, что Мышкин не просто так вбросил шутку, хоть и неумную. Значит, что-то его толкнуло. Пытались интересоваться. В ПАО все молчали, а Литвак на радостях, что его не выдали, в тот же день превысил норму уже на двести граммов. Наутро его разбудила в морге тогда еще младший прозектор Клементьева. На полу рядом с Литваком лежал труп женщины лет пятидесяти.
– Эта помоложе, – уважительно отметила Клементьева. – Везет же вам!
А Мышкин рассвирепел:
– В первый раз в жизни вижу еврея, который не только спирт ведрами жрет, но и все мозги пропил!
Литвак пыхтел, из-за его всклокоченной, черной, как сапог, бороды не было видно лица, только глаза дико выкатывались.
– Сейчас вывалятся шары твои – ищи их потом по всем углам! – с отвращением сказал Мышкин. – Контролируй харизму, Мозес!
И на следующей конференции, зачитав эпикриз очередной покойницы, Мышкин снова ни с того, ни с сего бухнул:
– Экспертиза на некрофилическое изнасилование не проводилась.
«Что за черт? – изумленно спросил он у себя самого. – Кто меня за язык потянул?»
– А? Что? – встрепенулся главврач: он беседовал со своим заместителем профессором Крачковым и потому слушал Мышкина вполуха. – Почему не проводилась? – строго спросил он. – Кто прошляпил?
– Так ведь никто не заказывал, – сообщил заведующий ПАО Мышкин.
– Не заказывал, – в раздумье повторил Демидов. – А должен был заказать?
Мышкин пожал плечами. Конференция закончилась в легком недоумении.
Вот когда слухи завертелись! Однако чем больше в ПАО отнекивались, тем горячее становились проклятые слухи. И они выросли дополнительным препятствием для реставрации Литвака.
Мышкин спустился в прозекторскую. Там были Литвак и Клементьева.
– Четырнадцать, – пересчитал Литвак скрепки.
– Двенадцать, – хмуро поправил Мышкин. – Уже с утра даже посчитать правильно не можешь.
– Так что там у тебя?
– Ты уже спрашивал! – огрызнулся Мышкин. – Фурункул.
– Затылочной доли мозга?
– Той самой доли, которой у тебя давно нет! – отрезал Мышкин и подошел к секционному столу.
На нержавеющей синеватой стали лежал пожилой грузный азиат.
– Наш? – спросил Мышкин.
– Из четвертого отделения, – ответила Клементьева.
Мышкин пролистал эпикриз. Опухоль желудочков головного мозга. «Почему не оперировали? Ага, неоперабелен. Вливали бывший югославский, а теперь швейцарский цитоплазмид. Двадцать четыре капельницы. Почему не помогло? Поздно проснулся. Тогда зачем капать? Глупый вопрос: теперь такое лечение называется у них «терапия отчаяния». Оперировать поздно, а изображать лечение надо, потому что заплачено и клиент богатенький, можно до смерти обдирать…»
