Год благодати - страница 7

Я наклоняюсь, чтобы получше рассмотреть цветы, и тут работница говорит:

– Не печалься, если тебе, Тирни, не достанется покрывало.

– От-откуда тебе известно мое имя? – запинаясь, спрашиваю я.

Она дарит мне лучезарную улыбку.

– Когда-нибудь и ты получишь цветок, пусть и немного увядший. Любовь, знаешь ли, даруется не только тем, кто состоит в браке, она для всех, – говорит она, вкладывая в мою руку головку какого-то цветка.

Растерянная, я быстро разворачиваюсь и кратчайшим путем иду к рынку.

Разжав пальцы, я вижу на своей ладони чудный фиолетовый ирис.

– Надежда, – шепчу я. Нет, я не мечтаю, что юноша подарит цветок и мне – я надеюсь на лучшую жизнь. Честную, справедливую. Мне не свойственна сентиментальность, но сейчас кажется, что ирис – это знак. Знамение, от которого веет волшебством.

Я прячу цветок в корсаж, над самым сердцем, чтобы не потерять его, и подхожу к шеренге стражников, которые отводят от меня глаза.

Трапперы, только что явившиеся с территории леса, восторженно цокают языками, когда я прохожу мимо них. Вид у мужчин неопрятный, грубый, но мне почему-то кажется, что жизнь их честнее, чем у нас. Мне хочется заглянуть им в глаза, хочется выяснить – смогу ли я, глядя на их обветренные лица, ощутить дух приключений, дух бескрайних северных лесов, – но я не отваживаюсь это сделать.

Мне нужно только одно, говорю я себе, – купить ягод. И чем скорее я с этим покончу, тем скорее смогу встретиться с Майклом.

Когда я вхожу на крытый рынок, до моих ушей доносятся непривычные слова, и мне становится не по себе. Обычно я прохожу между базарных рядов, мимо связок чеснока, мимо порезанного ломтиками бекона также незаметно, как ветерок, но нынче жены смотрят на меня сердитыми глазами, а мужчины ухмыляются с таким видом, что хочется скрыться.

– Это дочка Джеймсов, – шепчет одна из женщин.

– Та самая девка-сорванец?

– Лично я подарил бы ей и покрывало, и кое-что другое. – И один из мужчин тыкает локтем в бок своего сына.

К щекам моим приливает кровь – я чувствую неловкость и стыд, хотя не понимаю, почему.

Я все та же девушка, которой была вчера, но теперь, только что вымытая, втиснутая в это нелепое платье и помеченная красной лентой, я вдруг утратила свою незаметность – и вот уже мужчины и женщины округа Гарнер глазеют на меня, как будто я экзотическое животное, выставленное на всеобщее обозрение.

Их взгляды и шушуканье ранят меня, словно клинок.

Но гаже всего взгляд Томми Пирсона, именно из-за него я невольно ускоряю шаг. Он словно следит за мной, и мне даже не нужно ничего видеть, чтобы кожей чувствовать: я в ловушке. До меня доносится хлопанье крыльев хищной птицы, сидящей на его руке. Он любит хищных птиц – это звучит впечатляюще, и такое увлечение могло бы внушать уважение, но на самом деле Томми не обладает каким-либо особым мастерством. Он не старается завоевать доверие или уважение этих птиц, а просто ломает их дух.

Я кладу в горшок монетку, которую зажимала в потной руке, и торопливо хватаю ближайшую ко мне корзинку ягод.

Лавируя в толпе, слыша шушуканье со всех сторон, я стараюсь не поднимать головы, глядя себе под ноги, и, почти уже выйдя из-под навеса, так резко натыкаюсь на отца Эдмондса, что тутовые ягоды из моей корзинки разлетаются вокруг. Он начинает сердито ругаться, но, разглядев меня, замолкает.

– Моя дорогая мисс Джеймс, вы спешите?

– Да ну! Неужто это и вправду она? – кричит за моей спиной Томми Пирсон. – Та самая Грозная Тирни?