4. Следопыт
– Сюда!
– Нет, туда!
Тема в том, что в другой домик прутся зачет сдавать прогульщики коварные в лице меня и просто недотепы в лице Некруловой и еще нескольких телок. Мужик, значит, растолковал, как его найти: по лесенки поднимайтесь и там направо. От чего направо? От лестницы, от кактуса на подоконнике, от толчка, от косяка, который растаман в этом толчке скуривает? А это вы уж сами решайте. в общем, звонок уж минут десять как прозвенел, а встретил мужика из должников один я.
Сижу, пишу. Минут через десять вваливается офигевшая Некрулова с подружкой.
Некрулова: Здрасте, а мы вас найти не могли.
Халявщица она. Видит, я чего-то строчу, она тут же под бок устроилась и скатать, к чужим знаниям притереться. От нее пахло какой-то косметикой, мерзко несло, приторно. А ты еще теперь небось поцеловаться с ней не против, браза! Ты затылок почеши-то, а не стошнит от таких ароматов волшебных?
Но мужик обломал Некрулову круто. Назадавал чего-то, а ни я, ни она не в теме.
Некрулова. У тебя это есть? Ушастый!
Я. Не-а.
Некрулова. И не знаешь?
Я. Да там на сайте чего-то было, но не читал.
Некрулова (в сторону). Гонит, гонит ушастый.
Но потом еще пара подвалила чувих, они ей худо-бедно растолковали, каким макаром зачет этот писать.
Еще Некрулова спрашивает.
– А ты как сюда дорогу нашел?
– Да нашел уж. Надо, главное, понять, что не направо идти.
Впрочем, я реально тут гнал. Это ж не объяснишь, как я дорогу отыскал… И так далее. Ушастый, друг мой, – закатывает глаза Некрулова. – Вот из чего ты тут любовь себе соорудил? Я прямо теряюсь в догадках.
– Самый значительный вопрос для меня, Некрулова, – просится мне на язык, когда она бросает чтение, – были ли три коротких бытовых разговора предвестниками нарастающей медленно, но неотвратимо беды либо потом вырваны эти обрывочки из действительной непрерывности? Некрулова, откуда у тебя тетрадка?
– Хы, ушастый, – Некрулова улыбается по-лисьи. – Тебе ж частенько снится какой-то там комод у тебя в комнате или стол, а в нем такие твои рисунки и записи схоронены, каких ты сам днем не видал. Ну, сам знаешь, это у тебя сон повторяющийся. У тебя вот этих рисунков и записей нет, а у Некруловой твоей все есть, – она прижимает тетрадочку к груди.
– Покажи мне их, – прошу ее.
Некрулова только вздыхает наигранно и опять очи горе возводит.
– Ишь, греховодник, все ему сразу покажи!
На третьем этаже приходится еще вспомнить:
– А на маленьком перерыве когда-нибудь без четверти девять я выбирался всегда один, а потом ты одна выходила. Зачем ты, Некрулова, по коридору шаталась мимо с грустным видом, в зеркало смотрелась, на расписание глазела? Тусклый коричневый свет повсюду. На черта ты выходила?
– Ах, я выходила, чтобы ушастик мне нежнейше в любви признался, – Некрулова аж пальцы к щечкам напудренным прижимает.
– Правда?
Она покатывается со смеху:
– Шутник ты вообще, ушастый, ты сейчас обкурился – такие вещи у девушки спрашивать?
Из темной, без окон, части последнего этажа мы переходим в светлую, окнами на тесный безрастительный дворик. Некрулова на пластиковый подоконник запрыгнула и сидит.
– Не пойду дальше, мой миленький, уж прости, – утомленно говорит она и гримаску неприязненную корчит. – Не нравится запах.
Покинул Некрулову – обойдется! – сиди себе пока, однако раздумываю: чего это она вдруг отвязалась? Народу много в помещении, куда захожу? Но в коридорах тоже суетились студенты, школьники, организаторы бегали, что не мешало нам проходить сквозь стены в сердце далекого декабря. Запах. Наверное, я и она в этой комнате вместе не были либо без воспоминаний были.
