Вот за это Тахиров оккупантов простить и не мог.
Хотя иногда и задумывался – а может, это не американцы с поляками, может, это они сами убили свой родной город, точно так же, как убили до этого родную страну. Может быть, и так… нельзя безнаказанно убивать родной город и родную страну… и нет им прощения за то, что они сделали. Каждый выгребает по делам его.
Приняв десятиминутный ледяной душ, он оделся – привычка, терпеть не мог быть неодетым, потому что могло получиться так, что в любой момент придется спасаться, – прошел на кухню, поставил на газ сковородку. Газ, как ни странно, был – Россия продолжала поставлять его. Может быть, так и лучше.
Когда на масле зашкворчали разбитые яйца, на кухню вошла она. Он бы не хотел этого сейчас, потому что чувствовал себя виноватым перед ней и не знал, что ей сказать. Получалось так, что он ее использовал и бросил – да не только бросил, но еще и подставил. Это было подло… и никакой оперативной необходимостью тут не отговоришься…
– Уходишь? – спросила она
– Да… – коротко ответил он, смотря, как на сковородке застывает бело-желтый узор.
– Надолго?
– Не знаю…
Она пододвинула колченогую, оставшуюся на этой сверхсовременной кухне еще с давних времен табуретку, села так, чтобы смотреть ему в глаза. Она была выше его на голову, при этом училась на три класса младше… в школе над ними постоянно насмехались из-за этого, и смотреть ему в глаза было сложно, тем более что он этого не хотел.
– Зачем все это?
Он не ответил.
– Ах, да… Восточный мужчина… Я совсем забыла. Когда надо – пришел, когда надо – ушел. Извини…
– Ничего… – тяжело сказал он, чувствуя, как давит в груди.
– Может, хватит?
– Что ты предлагаешь?
– Давай уедем! Куда-нибудь… ты же немец, тебя в Германии примут. Куда угодно уедем, я с тобой поеду.
– А это – что?
– Да черт с ним! Черт с ней с квартирой, со всем…
– Я не про это…
– А про что?
– Про то, что за окном.
Она отвернулась.
– Опять…
Он ничего не ответил, просто нечего было.
– Что тебе нужно? Что тебе нужно от жизни, Вова?! Ты как одинокий волк, тебе это все не надоело? За кого ты воюешь, посмотри! Посмотри – вот им ничего не нужно. Им ничего от тебя не нужно, понимаешь, и жертвы твоей – им от тебя тоже не нужно. Если тебя убьют, то просто растворят в кислоте, и ничего от тебя не останется на земле, ты это понимаешь!? И от меня – тоже ничего не останется! Ты воюешь за свои мифы, за тени прошлого, за призраков! За историю, которая поросла быльем! Давай уедем!
Он ничего не ответил. Он просто сидел и смотрел перед собой – и очнулся, вернулся в этот мир только тогда, когда в кухне отчетливо запахло горелым…
– Вот что… Давай уедем. Только не в Германии, в Ростов… Не хочу в Германию.
– Правда?
– Правда.
– Правда-правда?
Он не принял ее игривого тона.
– Слушай внимательно и запоминай. Продай все, что можешь продать за день. Потом – перебирайся через границу, это можно сделать. Не бери с собой никакого оружия, не надевай никаких золотых украшений, просто держи их с собой. Оденься похуже, чтобы не привлекать к себе внимания. В Ростове, как приедешь, придешь по адресу: Задонская, девятнадцать, спросишь Витьку Хребта. Запомнила – Задонская, девятнадцать, Витька Хребет. Он знает, что делать, мое имя можешь даже не упоминать.
– А ты?
– Мне нужен один день. Потом я приеду. На самом деле – хватит. Последняя гастроль.
– А сейчас – нельзя?
– Нет, лягушка-путешественница, нельзя. У меня сегодня дело. И его откладывать нельзя.
