– Сэр, я понимаю, что когда Оракул вас назвал на Сайте, это было потрясением, но пожалуйста, скажите, что нам делать. Мы должны знать, как реагировать. У нас должен быть план.
– О, план у меня есть, Джонас. В конце концов, три дня прошло. Время мне воскреснуть, как ты думаешь?
Он повернулся к тяжелой деревянной двери, задумавшись. Сделал длинный глоток хереса, потом обернулся опять к Джонасу.
– Как ты думаешь, я хороший человек? – спросил он.
Джонас, обескураженный прямотой вопроса, понимал все же, что ответ может быть, естественно, только один.
– Да.
– Отлично, – сказал Брэнсон. – Я рад. И я тоже так думаю. В прошлом году «Брэнсон министриз» собрала больше ста тридцати миллионов долларов и почти все их потратила. Чистая вода для Африки. Школы. Лекарства для бедных. Я не из тех проповедников-барышников, что выжимают из своей паствы каждое пенни и тратят на «Феррари» и пластическую хирургию.
Он показал рукой со стаканом на Джонаса.
– И ты, Джонас, как никто можешь быть уверен, что это правда. Ты мой ближайший помощник, ты видишь все. От тебя секретов нет.
Он снова посмотрел на деревянную дверь, потом опять на Джонаса.
– Иными словами, согласен ли ты, что наша церковь представляет собой ценность, и велика будет потеря, если ей придется исчезнуть?
– Да, конечно, ваше преподобие. Не думаю, что кто-нибудь сказал бы иначе.
– Согласен с тобой, – сказал Брэнсон. – Итак, мы установили, что я хороший человек, а созданное мной имеет ценность. – Он подался вперед, пристально глядя на Джонаса. – Но у меня есть тайна. – Он показал на деревянную дверь. – Она там.
Джонас невольно шагнул назад. Поставил на журнальный столик почти нетронутый бокал.
– Ваше преподобие, наверное, я должен уйти?
Брэнсон подошел к деревянной двери, вытаскивая из кармана большой железный ключ.
– Не говори глупостей, Джонас.
Он отпер дверь, открыл ее, шагнул внутрь, исчезая во мраке.
– Заходи. И свой херес возьми, вещь дорогая.
Джонас заколебался, но понял, что никак не может уйти, не узнав, что там за дверью.
Качая головой, он поднял свой стакан и пошел в соседнюю комнату за Брэнсоном.
Это была своего рода студия – тускло освещенная камера без окон, где свет давала лишь единственная лампочка на столе посреди комнаты. Лужица света была слишком слаба, чтобы многое рассмотреть – Джонас не смог определить размеры комнаты и мало что заметил из того, что в ней было. У него создалось неясное впечатление металла на стенах примерно на уровне груди, а больше почти ничего.
Брэнсон закрыл дверь, с металлическим щелчком вставшей на место щеколды изолировав комнату от мира, потом перебросил линейку переключателей справа от входа.
Ожили утопленные в стенах светильники. Под каждым в нише находился небольшой богато украшенный предмет из металла и стекла, тускло засиявший в изысканно-приглушенном свете. Стены отсвечивали малиновым; немногочисленная мебель резко контрастировала с тусклой обыденностью кабинета Брэнсона в церкви или невзрачностью обстановки дома. Она была роскошна до чувственности.
Брэнсон перебросил еще один выключатель. В нише одной стены загорелся огонь, и по комнате заходили теплые танцующие отсветы от металлических предметов.
Проповедник подошел к нише, где стоял стеклянный цилиндр высотой примерно в фут, отделанный серебром, на четырех золотых ножках. Внутри было что-то непонятное, желто-коричневое. Взяв это в руки, проповедник повернулся к Джонасу.
