«Годзилла». Или 368 потерянных дней - страница 3

Через час к нам зашли три военных и сказали следовать за ними в корпус военкомата. Опять начались изнурительные хождения по врачам. Благо в коридорах районного военкомата всё было учтено и нам не пришлось бегать по этажам из кабинета в кабинет, а раздевшись до трусов и, выстроившись в одну длинную шеренгу, мы заходили по очереди из двери в дверь. Врачи, вальяжно рассевшись за широкими столами, торопливо осматривали будущих защитников и ставили окончательный красный штамп в наши личные дела.

За последним столом сидела небольшая комиссия из двух врачей и розовощёкого полковника, они перелистали моё дело и довольный полкан бойко спросил:

– Ну что, сынок, готов служить?

– Знаете, – ответил ему я, – есть такая древняя китайская пословица, что из хорошего железа гвоздей не делают, а посему – хороший человек не должен служить в армии, в моём же случае, я лишь пытаюсь на время глобального экономического кризиса отсидеться в рядах вооружённых сил и переждать там всю эту неврастеническую суматоху.

Полковник в раз побагровел и как рыба задёргал сальными губами. Врачи оказались в замешательстве.

– Свободен! – пренебрежительно швырнув мне в руки личное дело, только и смог сказать раздосадованный орденоносец.

Одевшись, я вышел на улицу, где уже столпилась масса телевизионщиков. Микрофоны БТ, ОНТ И СТВ манили смелых ораторов высказаться по данному поводу. Я попытался незаметно проскользнуть мимо рядов навязчивых папарацци. Однако путь мне преградила камера и курносый парень с микрофоном ОНТ, едва не тыча его мне в рот, попросил сказать пару слов для вечернего выпуска новостей.

– Ну што ж, – скорчил я тупую гримасу, – лична я счытаю, што каждый нармальный парэнь в нашэй стране должэн атслужить у армии, патаму што войска делае с рэбят мужчынаў и ваабшчэ закаляет у их баявы дух и прочую снароўку.

Вряд-ли эти кадры попали в эфир, но, признаться, мне хватило смущённого выражения оэнтэшника и возглас оператора: «Стоп, снято!»

Не успел я перекурить, как военные усачи (странно, почему практически все полковники усатые?) скомандовали строиться для торжественно марша. Нас снова поставили в строй на внутреннем плацу военкомата. На трибуну взошла разношёрстная военщина и врачи, телевизионщики включили камеры. На трибуну поднялся батюшка, прибыл ветеран ВОВ, весь в орденах и парочка активистов из БРСМ. Звучали прогрессивные речи о необходимости служить, о боеспособности белорусской армии в любую минуту противостоять империалистам из США. Впрочем, несли совершенно невменяемые и никому не интересные вещи. Ветеран преподнёс очередную байку, святой отец окропил наши головы святой водой и я подумал, что не мешало бы им заканчивать с церемонией. Мои ноги, несмотря на середину ноября, продрогли до основания, покалывая острой болью в кончиках пальцев, а руки хотелось согреть под горячей струёй водой.

– Становись! Равняйсь! Смирно! – скомандовал грозный полкан. – На пра-во!

Известное дело, некоторые ребятушки растерялись и повернулись налево, кто-то вообще не расслышал команды и остался стоять на месте, но как только зазвучала марш «Прощание славянки», затупы опамятовались, подхватили ногу и с кличем: «Шагом – марш!», дружно зашагали по плацу.

После марша мы снова зашли в «зал ожидания», и около часа сидели в смиренном ожидании дальнейшего распределения по частям. Ближе к полудню начали приезжать «купцы». Они зачитывали с листиков фамилии и погружали своё пушечное мясо в автобусы. Наши «купцы» приехали к трём дня. Как не странно, за нами прибыл старлей Рыбцов, тот, что смахивал на шифрующегося гомика, мягким голосом зачитал наши фамилии, совсем немного, около семи человек. Впервые я увидел лица пацанов, с которыми мне представилась возможность месить сапогами землю. Среди них был Саня Шынковский и Илья Дорицкий. Все были робкими малыми, и в глазах каждого читалось полное недоумение и растерянность.