– Ка-ко, ку-ка, что? – недовольно произнёс сержант.
– Какадреко, это я, – встал розовощёкий паренёк.
– Буду звать тебя Какодридзе, сука ну и фамилия.
– Почему Какодридзе? – возмутился «поросёнок».
– Потому что фамилия грузинская! Ебало закрыл и сел на место.
Какадреко расстроенно присел.
– Ванный?
– Я, – встал здоровяк.
– Откуда?
– Гомель.
– Оно и видно, Чернобыль прошёлся, восемнадцать лет, а выглядит на тридцать.
– Не смешно, товарищ сержант.
– Слышь, «слон», тебе говорили, что лучше не рамсить? – тут же встрял Кесарчук.
– Да ладно, Серёга, пусть пыжит, один косяк и всем взводом не покурят, посмотрим, как потом заговорит.
– Я не курю, – безразлично сказал Ванный.
– Оно и лучше, – разулыбался Кесарчук, – пацаны, скажите спасибо Ванному, из-за него вы сегодня не курите.
Ванный сел, а со всех сторон послышалось недовольное причитание:
– Спасибо тебе, Вова…
– Шкондиков?
– Я! – вскочил юркий паренёк.
– Смотри, Серёга, пол года служит, во подфартило! Кафедра военная. Так «слоном» и уйдёт. От куда такие кадры?
– Берёза.
– Нехайчик?
– Я! – по стойке смирно встал мальчуган лицом похожий на мышь.
– Откуда?
– Могилев.
– Сиченков?
– Я, – встал болезненно бледный парень.
– Откуда?
– Брест.
– О, Серый, твои края.
– А ты, случайно, не из 31 школы? – спросил у Сиченкова Кесарчук.
– Да, оттуда.
– Я помню тебя, ты в старших классах учился.
– Может быть.
– Вот подсосало пацану, – заржал Шмель, – ща тебя младшой здесь погоняет, но это ничего, в армии возраст ни о чём не говорит, главное – период службы.
Шмель назвал мою фамилию, и я не спеша поднялся.
– Ещё один «годзилла»!
– А почему «годзилла»? – спросил я.
– Потому что год служишь, а все нормальные пацаны полтора жмут.
– Ну, кто на что учился.
– Умный я смотрю, учитель истории, пацанам в школе небось двойки ставил, да?
– Не, я нормальный был.
– Ну, живи пока.
– Дудалевич?
– Я! – вскочил мой сосед.
– Чё с лицом?
– От природы такое, – растерялся тот.
– Деревянное, – тупо заржал Шмель и мне уже захотелось его вырубить.
– Гузаревич?
– Я!
– Глянь ка, однофамилец сержанта нашего Гузаревича из третьей роты?
– Это мой племянник, – сказал парень моего возраста.
– Нормально, племяш будет дядю на кости ставить, вот я и говорю, справедливости в армии не ждите, тут совершенно другие законы.
– Тряпичный?
– Я, – встал паренёк с круглыми глазами.
– А ты чё такой довольный, курил на гражданке?
– Нет.
– Ну, так убери эту тупую ухмылку, а то я думаю ты с меня стебёшься!
Тряпичный нахмурился и сел.
– Мукамолов?
– Я, – поднялся мальчик лет пятнадцати.
– Тебе сколько лет, малая?
– Восемнадцать.
– Сразу после школы забрали?
– Нет, я с девятого класса работать пошёл.
– Будешь Мукой. Гурский?
– Я! – встал высокий детина с женственным лицом.
– О, по тебе сразу видно, что сварщик, – сказал Шмель. – Какую хабзу заканчивал?
– Вторую могилёвскую, по классу сварки.
– Рыбак рыбака, видит из далека. Я как дембельнусь, на стройку варить пойду, там сча зэпэха что надо… Так, кто дальше, Селюк?
– Я! – подпрыгнул тёмно-волосый коротышка.
– Откуда?
– Брест.
– Шманай?
– Я, – встал ничем не примечательный паренёк с прыщавым лицом.
– Дай ка угадаю – Гродно?!
– Жлобин.
– Садись, кэлх.
– Хитрец?
– Я!
– Откуда, хитрожопый?
– Городской посёлок Ганцевичи.
– Какой же это городской посёлок, вёска в натуре, ты – колхозник!
– Ну не знаю…
– Малая ждёт?
– Конечно.
– Давно встречаетесь?
– Три года.
– А зовут как?
– Наташа.
– А номерок дашь?
– Нет.
– Да ладно, я шучу. Но скажу одну вещь, бабы эти существа непостоянные, на граждане это да, ещё можно удержать, а тут… У нас в роте из всех только троих дождались, да и то не факт, что они ни с кем за это время не кувыркались, кто тебе признается. Кесаря вун тоже бросила, коза.
