Гоголь. Мертвая душа - страница 12

Перемены, случившиеся с той благодатной поры, были поистине драматические. Вскоре через подобные метаморфозы предстояло пройти Пушкину. Пока что он не осознавал этого и весь сиял за столом – и своими белыми зубами, и блестящими темными глазами. Присутствие Натальи его оживляло невероятно. Он хохотал громче обычного, сыпал шутками и постоянно сочинял экспромты, казалось вылавливая рифмы прямо в воздухе.

Наталья тоже много смеялась, запрокидывая головку и давая Плетневым возможность полюбоваться своей точеной мраморной шеей. Она была невероятно хороша собой. Степанида, как всякая обычная женщина, очутившаяся подле красавицы, вела себя стесненно и фальшиво. Она понимала, что любое сравнение будет не в ее пользу, и внутренне страдала от этого. Плетнев, желая поддержать и успокоить жену, часто брал ее за руку и приближал свое лицо к ее желтоватому лицу. Как человек проницательный, он чувствовал ее состояние, и благородство натуры побуждало его быть сегодня со Степанидой особенно чутким. Он незаметно испустил вздох облегчения, когда Пушкин предложил разойтись по разным комнатам, чтобы мужчины получили возможность обсудить свои дела, а дамы – свои.

Степанида повела Наталью смотреть собственноручно сшитые для Оленьки чепчики и панталоны, Плетнев с Пушкиным уселись перед камином в английском стиле, недавно установленном в доме. За окном полоскал дождь, им было тепло и покойно. Даже сонливость больше не докучала Плетневу, а казалась приятной, придавая происходящему уютное очарование.

Пушкин принялся оживленно рассказывать о своей игре в кошки-мышки, затеянной с Третьим отделением.

– Помните ли вы, друг мой, чем закончилось мое сотрудничество с «Литературной газетой» Дельвига?

– Кто же не помнит, Александр Сергеевич, – кивнул Плетнев, подавляя зевок. – На вас натравили Булгарина, этого цепного пса жандармов. Как вы еще тогда изящно пошутили: «„Северная пчела“, в отличие от обычной, жалит только по прямому приказу графа Бенкендорфа».

– Вот-вот, – рассмеялся Пушкин. – Но я не так прост, чтобы дать поставить на себе клеймо хулителя власти. Читали мое стихотворение «Клеветникам России»? А «Бородинскую годовщину»?

– Ну как же, – сказал Плетнев. – Они вместе со «Старой песней» Жуковского отдельной брошюрой вышли, «На взятие Варшавы»… «Иль нам с Европой спорить ново? Иль русский от побед отвык?» Н-да. Сильно.

– Вяземский взбеленился, а Чаадаев в восторге, потому что понял истинный замысел мой. И где теперь Булгарин со своими обвинениями меня в либерализме? Я ему стихами этими кукиш показал! – Тут Пушкин действительно скрутил пальцами известную фигуру, ткнув ее в пространство перед собой. – А Бенкендорфу письмо отправил, что, мол, заботливость государя меня трогает, и я, осыпанный благодеяниями его величества, желаю служить ему по мере своих способностей. Испросил у него дозволения написать историю Петра Великого. Благодаря этому меня уже в Государственную коллегию иностранных дел определили, с дозволением отыскивать в архивах необходимые материалы. А это крайне важно для наших целей.

– Бесспорно, Александр Сергеевич, – согласился Плетнев, у которого сон как рукой сняло, как только мозг его включился в энергичную деятельность. – Однако же будьте осторожны, мой друг. Бенкендорф куда более искушен в играх подобного рода. Глядишь, произведет вас в титулярные советники, чтобы принизить ваш образ.