Каждый вечер после смерти Али домой приходили гости, а сегодня к ночи на сороковой день его гибели людей было особенно много.
Я вместе с сыном поселилась в спальне. Все тогда говорили мне «не плачь», «не переживай», но разве можно жить в этой комнате, полной воспоминаний, не переживая и не плача? Одному лишь Богу было известно, сколько всего я перенесла и как мне было тяжело. Только Он знает, кого я потеряла… Ведь до сих пор альбом с фотографиями Али лежит на моей полке.
Когда я в самый первый раз вошла в эту комнату, моё внимание привлёк большой шкаф слева, полностью занимавший стену. Справа и слева стояли шифоньеры, а посередине располагался декоративный шкаф с полками, который был заполнен книгами, альбомами и личными вещами Али. Как же я любила эти альбомы, в которых было множество фотографий его друзей. Как только у него появлялось время, он сразу говорил мне:
– Фереште, принеси мне альбом. Посмотрим вместе старые фотографии.
На дверях обоих шифоньеров и на стене справа и слева висели фотографии его погибших друзей, а также всякие записки, повязки и солдатские жетоны. В те дни, когда я впервые оказалась в его комнате и увидела те фотографии, я очень удивилась, что у Али столько друзей, павших в бою. Глубоко вздохнув, я подумала: «Всё-таки ты сделал своё дело и отправился на эту стену памяти к своим друзьям…»
В комнату вошёл Насер-ага и спросил:
– Фереште-ханум, как бы ты хотела назвать своего сына?
– Я даже не знаю. Как вы скажете.
– Али завещал мне всё, – как обычно шутя, ответил он, – начиная с животного жира, сметаны, мёда и заканчивая всякими мелочами, такими как памперсы, но основное он забыл.
– Он сказал мне, – смущённо призналась я.
– Сказал? Что сказал? – взволнованно спросил он.
– Всегда говорил, что, если родится девочка, назвать её Зейнаб, а если мальчик – Мусайиб[8].
– Да нет, – нахмурившись, ответил он. – Это он сказал на эмоциях, когда Мусайиб только скончался.
– Он очень любил Мусайиба, – немного помолчав, сказала я. – Они были как родные братья.
Насер-ага подошёл и встал перед фотографией Мусайиба Маджиди.
– Мусайиб, да смилостивится над тобой Господь. Нашего сына ты тоже забрал с собой. – Повернувшись, он взглянул на меня, а затем снова посмотрел на фотографию и вздохнул. – Эх… Это ты сказал ему когда-то, что путь к мученической смерти лежит через слёзы.
Затем, сев рядом со мной, он продолжил:
– После смерти Мусайиба глаза моего сына всегда были красными…
Невольно я взглянула на изображение Мусайиба, которое было среди фотографий других героев.
Насер-ага наклонился к малышу и сказал:
– Я сам давал имена своим сыновьям: Садегу, Али и Амиру. Полное имя Амира – Мухаммад Амир, а Али родился 12 раджаба, в день рождения имама Али.
В этот момент в комнату вошла Мансуре-ханум. Мне показалось, что она всё слышала.
– Насер, имя Али должно жить вечно, – глубоко вздохнув, сказала она.
Затем, посмотрев на фотографию Амира и Али, она добавила:
– Я предлагаю назвать ребёнка Мухаммад Али в честь Мухаммада Амира и Али. Вам нравится?
– Мухаммад Али… Как хорошо. Очень, очень хорошо, мама.
Насер-ага, обрадовавшись, поцеловал в лоб Мухаммада Али, глаза которого были открыты, и, взяв его на руки и обняв, сказал:
– Давай, вставай… Пошли, как двое мужчин. Сколько можно спать?!
Как только они ушли, по квартире разнеслась волна голосов, произносящих салават, а через некоторое время донёсся запах дымка гармалы. Встав со своего места, я подошла ближе к фотографиям павших воинов и стала разглядывать их: Хамид Назари
