Доктор убеждался все больше в житейской опытности и смекалке Тюри.
– И последний. Верстальщик из типографии. Старовер. Пачпорт изрисовал каракулями. Невеста оказалась иоанниткой[11], на этой почве, похоже, и съехал. Через бабу. Любовью живу, говорит, хоть ееная любовь жисть спортила. Перенести глумление иоаннитки над его старой верой и впадение в ересь из-за митрофорного протоирея не всякий может. И я с отцом Иоанном Кронштадтским встречался на исповеди…
– О том позже, голубчик Тюри. Не до ваших быличек.
– Можно и позже. Назовем его Метранпаж. Все. Семеро. Банк.
– Драчунов в разные палаты определили?
– Точно так, к солдату подселили Поэта.
– Даа… что не делирик, то романтик.
– Лютый народ…
«Г.И.Х.С.Б.п.н.
Жить с ощущением близкой беды мучительно. Окружающие твоих страхов не разделяют: либо отмахиваются, либо обидно вышучивают. И вот ты один на один со своими протознаниями. Сообщенное мне монахами о дуэли держу в секрете, хоть молчание и неимоверно затруднительно. Изредка издали вижу “гарцующих” наследников, балагуров, сменяющих смеха ради военные мундиры на русский расшитый жемчугом сарафан, лохмотья христорадников – на женские платья-комбинации по последней парижской моде, вычисляю: кто же, кто из них отойдет первым?
К тому же занимает меня необъяснимый факт существования в нашем времени другого времени, ушедшего, словно одно в другом, как в матрешке. Мне, внимающему, давно почивший, но живой монах повествует одновременно и о своем прошлом, и о своем будущем, которое также есть сей час давнее прошлое. Во мне близко звучит его история о создании первой лавры, об обретении его мощей и о разорении его праха, отделении головы от тела. И как подобное мгновенное многовременье возможно? Проникновение одного в другое в одночасье. Или времена всегда одинаковые на дворе, да мы не все из них при том видим? Все строится и рушится одновременно. Объяснить ничего более не умею.
Если я должен донести до князя касающиеся его скорбные сведения, как самому при том остаться целу? Письмоносец поневоле. Когда почтовый повоз в русских землях сменился ямской гоньбою, на пустом месте, где ямских станций не учредили, там взялись за дело монахи. Монахи держали “несговорчивый кабинет” и почту. Если оставить при себе послание монахов, не будет ли то с моей стороны нарушением почтовых правил? “Спеши, гонец, спеши!” – эта шутливая фраза аристократов с пририсованной виселицей стала смертоносной для гонцов. В самом деле, я же не почтовик, доставляющий висельные письма! Пририсованная к письму виселица напоминала гонцу о его долге. Но в чем тут мой долг: в умолчании или доставке?
Пока лишь утвердился, что одно из времен подступающих есть чу́дище о́бло, озо́рно, огро́мно, стозе́вно и ла́юще. Оно разорит княжеское гнездо, разлучит семью. Гробы членам семьи княжеского дома будут заказаны у иностранных гробовщиков. Выжившего из братьев – кого же? – вовлечет в такую гибельную воронку и череду смертных грехов, что ушедший не позавидует. Ох, ох, что же за времена наплывают. И тут…»
Запах вошел первым; керосин не спутать ни с чем, он и касторку забил, и аромат гиацинтов. После комнатная дверь впустила мех – длинную полу когда-то шикарной лисьей шубы. И лишь потом, одновременно с голосом, появился в комнате весь фейерверк манер, пластики и пантомимы под именем летчик У. Ф.
