Голое поле - страница 24

– Вот сложите узор обратно, как было, тогда поеду.

Теперь катались на Хапиловском пруду вдвоем с другом, в Сокольники не собрались. И губы у Родиона сами собой расползались в улыбку; давно ведь Валентинову сестру заприметил, с первых дней на Преображенском Камер-Коллежском валу. А кастелянше он и вправду слово сказал. Отозвал в сторонку, чтоб не слыхал комендант, и укорил. Нельзя в Доме трезвости наливку держать, за трубами в тайничке прятать. Нехорошо. Узнает доктор, рассчитает вмиг, домой вернет, тут неподалеку, через дорогу, в глухом Фигурном переулке в один дом.

«Г.И.Х.С.Б.п.н.

В стародавние времена считалось, человек дойдя до края земли, достигнет судьбы своей. А то и по ту сторону земного странствия окажется – потому немногие решались на поиски края земли. В старину все принималось за то, что оно есть, а не за то, чем кажется. Раньше, если человеку снился сон о Боге, тот сон воспринимался как призыв, как заклик послужить Вседержителю. Тогда шел человек в монастырь или в отшельники. А сейчас если Господь кому приснится, никто мира не оставит, скорее, снова спать пойдет, чтоб следующий сон видеть.

Но мой добровольный Путеводитель по прошлому и будущему миру – монах Савва – рассказал, как во сне говорил с одним молодым французом – высокопоставленным вельможей, генералом конных егерей итальянской гвардии – во времена «нашествия двунадесяти языков», отстоящего от нашего времени почти на сто лет. Спал тогда генерал, а монах бодрствовал и посетил его сон. Той осенью войско знатного генерала подступило к реке Сторожи под самые стены монастыря. А муж его матери Жозефины – Наполеон Бонапарт – в те же дни стоял на реке Мжуе, и от Можайска нацелил свой горящий взор на Москву. События нам известные. Но подробностей знать не дано было. И тут я посвящен в тайны Хранителей.

Конные егеря, пехота и гвардейцы, сильно потрепанные в ожесточенном сражении под Звенигородом, но победившие русских, заняли монастырь. Полководец конных, молодой генерал Эжен Богарне не спешил навстречу к отчиму-Императору, он хотел дать отдых своему войску. После краткой передышки и генерал поторопился бы за славой – Москва манила близостью капитуляции в Русской кампании. Стало быть, монастырь подлежит поджогу. Богарне не был благодарен монахам за приют, а его солдаты ждали команды: поднести факела к пороховым запалам.

Но Савва не мог допустить разорения! Монах навестил Эжена ночью. И так же, как мне, старику-письмоводцу, не разжимая уст, не отводя глаз, не поднимая рук, объяснил, как опасно трогать место Божьего приюта на земле, как недушеполезно прослыть неблагодарным. Монах медленно и вдумчиво водил “гостя” по монастырю, из одной кельи в трапезную, из подклета на колокольню, на монастырскую стену, с какой по обе ее стороны видны костры, костры, костры. Запретил входить в алтари, останавливался на солее, разворачивал перед французом иконостас и брел к выходу. Караульные не замечали две бесплотные тени. За ними двумя вставали и брели все прежде погребенные здесь в стенах и за стенами: каменщики, зодчие, иконописцы, братия, крестьяне, ремесленники, косари, горшечники, бондари, кузнецы. И казалось, войско русских растет. Генерал взмолился: отпусти, пощади.

Наутро Эжен Богарне увел свой Четвертый корпус, не выспавшись, но и не тронув монастыря. Факела опустили в бочки с водой. Солдаты разочарованы, но подчинились, надеясь на более богатую наживу. Оказывается, Богарне уцелел в неудачной для французов Русской кампании, и, продлив себе жизнь на двенадцать лет, стал немного погодя пэром Франции. Подробности, поведанные Саввой, поистине невероятны. Как медленно приходят к нам наши желания и как быстро проходят сны.