– Привычка! – ответил он. – Как-то приятнее работать с бумагой, чем с техникой. Бумага – нечто живое, техника бездушна!
Его слова меня удивили, но я только кивнула в ответ, продолжая молчать.
– Я запишу ваш номер и данные и оставлю свою визитку. – Ручка с золотым пером возникла следом за блокнотом. – Диктуйте, мисс Кроу!
Уже позже, шагая по пустынной ночной улице с рюкзаком за плечами, я думала о том, не напрасно ли дала свой номер странному типу в дорогом деловом костюме? Но что-то в его внешности меня подкупило, заставило поверить, что не смеха ради ему понадобились мои данные!
Длинные тени от фонарных столбов тянулись следом за мной. Было тихо, настолько тихо, что я могла слышать, как возятся в мусорном баке кошки. Где-то позади громыхнуло – крышка от контейнера упала на тротуар, нарушив почти идеальную тишину, и я невольно вздрогнула, но не сбавила шаг, продолжая идти.
Уже скоро буду дома.
В одном из отделений рюкзака лежала зарплата за неделю. Большую часть вручу тетке – она отдаст последнюю выплату за квартиру, остальное – нам на еду.
Над головой сияли звезды. Увижусь ли я еще с этим человеком? Сейчас я думала лишь о том, что вряд ли мужчина по имени Мартин Лерой вспомнит обо мне еще. Хотя… кто знает?
Николас был огорчен. Нет, сказать по правде, назвать огорчением то, что бушевало в его груди, было трудно. Скорее это ярость. Бешеная и едва контролируемая ярость. Только что он узнал заключение врача, посетившего утром Джареда. Все оказалось намного серьезнее, чем мог предположить Рид. Джареда увезли в больницу, чтобы еще раз проверить все досконально, но Николас Рид понимал, что это бесполезно.
Усевшись в кожаное кресло, мужчина уронил было руки на стол, но тут же снова вцепился в собственные волосы. Еще с утра его грива была уложена стилистом, теперь же она напоминала нечто страшное. Словно в волосах продюсера прошелся ураган, взъерошив их так, как ни один мастер не сделает даже с помощью лака. А все оттого, что Рид был зол.
Он сидел так с минуту, а затем снова достал контракт из папки, внимательно перечитал, чертыхнулся и грубо запихнул ни в чем не повинные бумаги обратно. Откинувшись на спинку кресла, стал ждать, когда получит ответ от доктора Брауна. Фониатр[5] позвонил не скоро. Прошел целый час, прежде чем мобильный Рида завибрировал и пополз по гладкому столу.
Николас потянулся и схватил аппарат. Нажал на снятие трубки и не без трепета приложил телефон к уху.
– Мистер Рид? – Голос принадлежал Дону Брауну. Его Николас узнал без особого труда.
– Это я, – быстро ответил мужчина.
– Я звоню вам по поводу Джареда Тейлора, – продолжил Браун. – Мы закончили осмотр и пришли, увы, к не самому радостному заключению, которое подтвердило мой предварительный диагноз!
Николас, нахмурившись, вслушивался в слова врача и мрачнел все сильнее с каждым его новым словом, а когда тот распрощался, то едва сдержался, чтобы не запустить телефоном в стену, где висела картина с изображением морского пейзажа – копия одной из работ Кармайкла «Жестокий шторм»[6] – одна из любимых картин Рида. Видимо, только это и сдержало продюсера от резкого движения, хотя изображение на картине полностью соответствовало его внутреннему состоянию.
– Вот черт! – только и сказал Рид, когда телефон зазвонил снова.
«Кто там еще!» – подумал со злостью Николас и посмотрел на имя, высветившееся на дисплее. Снял трубку.
