Слова его звучали неубедительно. Он походя разрушил непрочный мирок этой девушки, неустойчивое равновесие, удерживавшее ее на плаву здесь, в чужой стране, и теперь просил прощения. Ну простит она его, и что дальше? Если простит… На Брайтон-Бич дорога ей заказана.
– Ты убил Лёньку? – спросила она.
– Нет. Мы сидели вместе, он выпил лишнее, пошел в туалет. Через тридцать минут я пошел посмотреть, где он, и нашел его в кладовке. Мертвого. Мне пришлось уйти…
– Зачем ты приехал?
– Найти одного человека.
– Ты из мафии?
Хороший вопрос! Шибаев и сам не знал, из кого он.
– Я сам по себе, – ответил он. – Свободный художник.
– Киллер?
– Нет! Ну и фантазия у тебя, – он попытался засмеяться, но получилось плохо.
– А Лёнька зачем? – она по-прежнему смотрела ему в глаза, и во взгляде ее не было тепла.
– У него связи. А теперь его убили, и я… вроде как сел на мель.
– А когда ты его найдешь, этого человека, что ты с ним сделаешь? Убьешь?
– Моя задача – его найти. Точка. – Шибаев вспомнил своего друга Джона Пайвена, который в конце каждой фразы говорил: «Точка». – Лиля, – сказал он, накрывая ее ладонь рукой, – прости меня, дурака. Я и сам не знаю, как это получилось, что я как последняя шавка… Я был уверен, что тебя не тронут. Я виноват, бросил тебя, не остался с тобой. Я втравил тебя в чужие разборки. Все складывается по-идиотски…
Детский лепет. Он был противен сам себе. Даже голос у него стал какой-то жалкий. Человек, который оправдывается, редко сохраняет достоинство. Что бы он сейчас ни сказал Лиле, уже ничего не изменишь.
– Спасибо, что вернулся, – сказала она тихо. «Лучше бы дала по морде», – подумал Шибаев. – Я знаю одного из них, Серого. Он цеплялся ко мне раньше. Анечка однажды его отбрила. Это такая подлая мразь, такая мразь… – Она заплакала. Шибаев поднес ее руку к губам. Она плакала, всхлипывая и промокая слезы салфеткой.
– Ну, все, все, – бормотал Шибаев, – поживешь у подружки. Как ее зовут?
– Мила, – продолжая всхлипывать, ответила Лиля. Она начала приходить в себя. – А ты куда теперь?
Шибаев пожал плечами.
Им принесли американский гриль и омлет, и Шибаев набросился на еду. Последний раз он ел почти сутки назад. Лиля нехотя клевала омлет, запивала вином.
– Полетели со мной, – вдруг сказала она.
– Лилечка, не могу. Я думаю, тебе лучше держаться от меня подальше. Запиши мой телефон, – ответил Шибаев, – позвонишь, как долетела. И еще… – Он протянул ей конверт с частью своих «командировочных».
– Не нужно, – Лиля вспыхнула. – У меня есть.
– Бери, – он насильно сунул деньги ей в сумочку.
Грег уже ждал его на том же месте.
– Куда едем? – спросил он, когда Шибаев уселся на заднем сиденье.
– Мне нужно купить кое-что, если еще не поздно…
– Одежду? – спросил проницательный таксист.
– Одежду, еще всякие мелочи…
– Поедем в одно место… На базу, – ответил Грег.
– На базу?
– Да, там у меня свой человек. Ты давно из России?
Шибаев уже ничему не удивлялся. Он ответил:
– Вчера прилетел.
– Я так и подумал, – ответил Грег. – Как там?
Шибаев пожал плечами – разве в двух словах расскажешь? Но Грегу не нужно было рассказывать, он и сам все знал.
– Был я там прошлой осенью, в конце ноября. Мы из Питера. Двадцать лет не был, ехал, думал, сердце не выдержит. Меня друг приехал встречать, как увидел его – боже, думаю, неужели это Венька? Трепач, диссидент, поэт, остроумнейший мужик, и что я вижу? Старый, лысый, плохо одетый тип на замызганной «девятке» – и это Венька? И подумал, недаром умные люди говорят, никогда не нужно возвращаться. Обнялись, топчемся, ну, думаю, разревусь на хрен. А Венька сопит, вроде тоже реветь собрается. Венька, говорю, старый пес, сколько лет, сколько зим! А ведь живы, говорю, живы! Пробились к победе свободы и демократии! Пробились, отвечает Венька, но без особой радости. Я хотел сразу где-то отметить, но Венька сказал, что жена нездорова, обещал ей недолго. Еще встретимся, говорит. Ты как, задержишься?
