Голос разума. Философия объективизма. Эссе - страница 6

Возражая «бесструктурному миру Д. Юма, в котором “за чем угодно может последовать что угодно”», профессор Рэндалл пишет: «Взгляду, которого придерживались мегарики, Аристотель отвечает жестким отрицанием. Нет ничего, что может стать чем-то, кроме себя самого. Вещь может стать только тем, что дано ей особой силой, только тем, чем она уже есть, в каком-то смысле, потенциально. Любой предмет надо понимать как особую сущность особой силы; в то время как становление можно понимать только как действие, обновление, деятельность сил субъекта или их носителя».

В современной философии крайне редко можно встретить ясное и выразительное изложение аристотелевской системы с точки зрения ее основополагающих принципов (чего не скажешь о бессмысленных мелочах, в которых копошатся сегодняшние якобы мыслители), и этой характеристики достаточно, чтобы говорить о важности книги профессора Рэндалла, несмотря на ее недостатки.

Недостатков, к сожалению, много. Автор описывает свою книгу как «сделанное философом очертание Аристотеля». Поскольку в работах Аристотеля присутствует много противоречивых элементов и неясных пассажей (которые нередко поднимают вопрос об их принадлежности древнегреческому мыслителю), именно в силах философа (в разумных пределах) определить, какие нити сильно разорванной ткани можно представить как «аристотелевские». Однако нет ничего бесконечного и неопределенного, включая самого Аристотеля. А пока профессор Рэндалл пытается отделить свое представление от своего же толкования, что не всегда приводит к успеху. Одни его трактовки сомнительны, а другие выходят далеко за границы допустимого.

Например, он объясняет подход Аристотеля к знанию так: «Обладать знанием для него – очевидный факт… Он видит сущность проблемы в вопросе: “В каком мире возможно знание?” Что факт наличия знания говорит о нашем мире?» Это форма «предшествующей уверенности сознания» – утверждения, что человек может сначала обрести знание, а затем выяснить содержание этого знания, таким образом превращая мир в производную сознания; это картезианский подход, который Аристотель себе и вообразить не мог и который упорно опровергает сам профессор Рэндалл на протяжении всей книги.

У большинства недостатков книги один источник – неспособность или нежелание автора порвать с современными предпосылками, методами и терминологией. Проницательность, с которой он рассматривает идеи Аристотеля, исчезает при его попытках поставить знак равенства между Аристотелем и современными тенденциями. Так профессор Рэндалл заявляет: «В современных понятиях Аристотель может рассматриваться как бихевиорист, операционалист и контекстуалист» (а далее в тексте как «функционалист» и «релятивист»). Данные понятия настолько необоснованны и обобщены, что вообще теряют какое-либо значение.

У этих понятий нет точного определения, и они используются в современном философском языке как «мобильные», то есть передающие ассоциации, но ничего не обозначающие. Однако даже их общепринятые коннотации настолько антиаристотелевские, что заставляют человека задаться вопросом, кому мистер Рэндалл пытается что-то объяснить – современникам или Аристотелю. В книге есть несколько параграфов, говорящих в пользу обоих предположений.

С одной стороны, профессор Рэндалл пишет: «То, что мы можем знать вещи такими, какие они есть, что такое знание возможно, – это факт, который Аристотель стремится объяснить и не пытается, в отличие от Канта и его последователей, отрицать или отделаться от него». И вот: «Несомненно, любое толкование факта “знания”, будь оно кантианским, гегельянским, позитивистским, прагматистским или любым другим, кажется плодотворным, последовательным и лишенным пробоин, нерешаемых проблем и бессмысленных вопросов, только когда оно исходит из аристотелевского подхода и развивает его дальше… только в той мере, в какой оно построено на основе философии Аристотеля». (Хотя можно спросить: что останется от И. Канта, Г.В.Ф. Гегеля, Дж. Дьюи и позитивистов, если с них сорвать их не-аристотелевские элементы.)