Спэй не сидела без дела: помогала готовить, убирала, шила, вышивала, плела корзины, которые аторы потом продавали на рынке. Именно за этим делом, впервые с того дня, как погибло всё, что она любила, девочка запела:
Я прутик к прутику кладу.
Плетись, моя корзинка.
Упругой будешь, как лоза,
и лёгкой, как пушинка.
В тебя положат пирожки,
любимым отнесут.
Или прекрасные плоды
в тебе приют найдут.
Плетись, корзинка, песнь моя
лишилась волшебства.
И всё ж всем сердцем верю я,
что звоном горного ручья,
весенней трелью соловья,
наступит время, и она
в синь неба, к лёгким облакам
взлетит, к надежде и мечтам
открыв дорогу нам.
Ещё несколько недель пролетело, как один день. И однажды аторы, ходившие в деревню, невдалеке от которой остановился табор, вернулись мрачные и поникшие. Они рассказали, что слухи о девочке-волайте достигли самого короля, и он приказал схватить её, а тех, кто дал ей приют, сурово наказать, может быть, даже казнить. При этом молва утверждает, что какой-то мужчина-атор помог ей скрыться, а потому теперь на всех дорогах и во всех селениях будут останавливать и проверять кибитки. Солдатские патрули уже разъезжают по стране.
Сердце Спэй сжалось, но она не могла подвергать такой опасности людей, приютивших её, тех первых и пока что единственных, кто проявил к ней доброту и сочувствие. Она сложила свои немногочисленные вещи в котомку, поблагодарила всех за гостеприимство и заботу. Тэя собрала еды столько, сколько было возможно. Прощание было коротким, но очень тёплым и печальным.
– Там недалеко, – Дил махнул рукой на запад, – находится большой город. Иди туда, в городе затеряться будет легче. Удачи, маленькая странница. И помолчав, тихо добавил: – Не довелось тебе услышать песню об Эйле и Вандере, эх…
Город встретил Спэй шумом, грязью и толкотнёй. Почти сразу, едва она вошла в ворота, её чуть не сбила какая-то повозка. Кучер выругался и замахнулся кнутом. Девочка сумела увернуться, и гибкий ремень с узлом на конце лишь вскользь задел её плечо, обдав его обжигающей болью. Проблуждав по городу полдня в попытках найти работу и пристанище, скиталица забилась в затенённый уголок в каком-то тупике и доела крошки, оставшиеся после четырёхдневного пути до города. В бесплодных поисках прошло ещё два дня. Живот свело от голода. На третий день удалось поживиться выброшенными остатками съестного. Спать приходилось в подворотнях.
И вот вечером третьего дня пребывания в городе, когда последний солнечный луч скользнул по крышам домов, Спэй начала устраиваться на очередной бесприютный ночлег.
– Ты что это собралась здесь делать! – услышала она резкий окрик. Какая-то старуха с палкой в руках, довольно мрачно, но опрятно одетая, надвигалась на неё.
– Я… – девочка торопливо стала собирать разложенные было вещи.
– Куда?! Стоять, маленькая оборванка! А ну, покажи-ка руки! Тааак. Следуй за мной и не думай улизнуть.
Спэй опасливо двинулась вслед за старухой, озираясь по сторонам в поисках пути для бегства.
– Не верти головой. Некуда тебе бежать и не к кому.
Крюк на конце палки зацепился за рукав платья бедняжки.
Через полчаса Спэй уже сидела за длинным деревянным столом вместе с парой десятков других таких же девочек, как она сама, одетых в серые невзрачные, но крепкие платья, и деревянной ложкой с огромным аппетитом уплетала жидкую похлёбку, в другое время показавшуюся бы ей несъедобной.
