Теперь нужно возвращаться в барак, где ее ждали душная комнатушка и худой тюфяк. Но она больше не заметит этого. Воздух вокруг наполняется жизнью. Она несет для них с мамой еду. Много еды. К тому же та дама в шляпе с цветами сказала, что можно приходить каждую неделю.
Мария долетела до барака, словно легкое облачко, гонимое ветром. В дверях она столкнулась с незнакомым мужчиной в треснувшем пенсне, а в их комнате было темно от толпы незнакомых людей. Мать лежала на дырявом тюфяке, точь-в-точь как ее котенок утром. Мария все крепче сжимала в руках свой драгоценный кулек, а мимо проносились слова соседей об обмороке, свежем воздухе и гриппе. И зря она шептала по ночам, что им теперь будет что есть. Зря отдала врачу в обмен на лекарства какао и бисквиты. Зря бегала за водой каждые два часа. Мать сгорела от болезни еще быстрее отца, оставив на память лишь холодные объятия.
Последнее имущество – серебряный крестик, ушло на похороны. Мария не хотела расставаться с ним и сперва подала пришедшему на помощь с погребением священнику отцовский медальон. Но тот повертел его в руках, оценивая, и ответил, что медальон не золотой и ничего не стоит. За свою работу он не брал платы, но место на кладбище просто так не давали. Через пару лет она узнала, что священник ошибся. Или же намеренно сказал неправду, чтобы сохранить ей память об отце и матери. Но тогда Мария поверила ему и вместо медальона попрощалась со своим крестиком. От ее веры больше ничего не осталось.
Та ночь стала последней в бараке, куда они приехали с матерью. Оставаться там Мария не хотела да и не могла. А потому пошла на берег, где ее ждал единственный друг – потрепанный котенок. Пока мать болела, Мария ненадолго прибегала к лодкам и оставляла ему то немного молока, то кусочек лепешки. Она все делила поровну – на троих. Малыш поправился уже на второй день. Бегал среди лодок, играл с ящерицами, призывно урчал, когда девочка начинала его гладить. Он таскал мелкую рыбешку с лодок, легко уворачиваясь от летящих вслед за ним чаек. Рыбаки прозвали его Гамсис – беззаботный. Неприятности были ему нипочем.
Однако, придя вечером к мосту, Мария не нашла там котенка. В одиночестве она расстелила свой тюфяк, укрылась маминым черным газовым шарфом, сжимая в руке отцовский медальон. А утром проснулась от резкого запаха рыбы и громкого урчания. Перед ней сидел Гамсис. Рядом лежала серебристая, как ее крестик, рыба и пучок белых перышек. Мария провела рукой по шерсти кота. Тот изогнул спину и поднял голову, жмурясь то ли от удовольствия, то ли от солнца.
– Ты мне принес? – спросила она. Кот приподнял хвост кверху и мяукнул. Уголки ее губ дрогнули, но улыбки не получилось.
***
– Бабуля, ты что? Все хорошо? – Юля теребила Марию за рукав. – Я всех накормила. Гроза так и не началась. Первый раз ты ошиблась. Теперь рассказывай про Константинополь.
– Конечно, дорогая, – женщина снова погрузилась в воспоминания. Она рассказала внучке о том, как выглядел Стамбул. Сколько она видела там разных кошек: персидских, сиамских, гладкошерстных и лохматых, даже трехцветных «черепаховых». И как Гамсис помог ей.
***
Мария приняла дар Гамсиса – рыбешку, которой она не знала. Решила довериться котенку. Тем более что живот уже не только урчал, но и болел. Мария побродила по пристани и, соорудив из камней горку, вполне годную для жарки рыбы, приготовила себе завтрак. Не зная, чем еще заняться, она решила пойти в свой старый барак. Чистая вода была нужна людям. Они, возможно, сжалятся и дадут ей за работу пол-лиры.
