Голоса возрожденных - страница 62

Осознав, что Пе́ст больше не будет продолжать избиение, она выползла на сухое место и свернулась калачиком. Ткань прилипла к ее телу и подчеркнула аппетитные формы. Она хотела бы натянуть эти лоскуты на все части оголившегося тела, но это было невозможно. Зи́рду нравился ее постыдный вид. И он повелел одному из рабов зарисовать ее тело, дабы с первым а́мисом отправить рисунок на Са́лкс.

Когда наступает рассвет, многообразная жизнь пробуждается. Птицы встречают лучистое солнце волнующим пением, киты разрывают толщу темных вод, вырываясь на поверхность торжественными всплесками, сурикаты, замерев по направлению к оку дня, в блаженстве греют свои тельца – так наступает это время. Но здесь всего этого не было. Тьма за оконцем гостевых покоев никогда не уходила прочь. И Клер, просыпаясь в постели в окружении взбитых подушек, сложно было понять, какой сейчас час. Ее кожа никогда еще не была такой бледной и безжизненной. Сумеречные дни, удручающие и унылые, громоздились один за одним на ее плечах и порою казались невыносимой ношей. Но, стоит отметить, иногда время благодушным посланником приносило девушке вполне приятные сюрпризы. Одним из таких была увеселительная охота на пещерных слизней, достигающих в размерах взрослого человека. Конечно же, эта охота могла и не состояться, если бы приставленный к ней слуга – тот самый громила крепостных стен со странно звучащим именем Фифи́́ – не обратил внимания на ее мальчишечьи повадки.

А было это так. В один из угрюмых дней, непримечательных ничем, Клер, маясь от безделия, решила соорудить себе рогатку и, конечно же, преуспела в этом. Прямо из ветки мертвого дерева, стоящего на каменном утесе в отдалении от крепости, и тягучего волокна, вырванного из мантии вечно занятой Гэ́сты, хотя лучшее тому слово – украденного, поспешно и с навыками невидимости ниндзя, не меньше. Когда приспособление для стрельбы было готово, Фифи́ недоумевающе рассмотрел его, нависнув великой тенью над ее пронырливой душой. Но большим восторгом он обзавелся тогда, когда рыжая оторва, скрываясь будто снайпер со стажем, начала расстреливать замковых служанок, накрывающих в обеденный час длинный стол. Те ничего не понимали, недоумевающе охая от прилетающих камешков. Когда Клер показалось, что служанки слишком крупная цель, она переключилась на крыс, забравшихся в продовольственные амбары. Громила что-то лопотал на своем и так смеялся над этой затеей, что посмел в скором времени устроить для розовощекой пампушки вполне себе настоящую охоту. Жаль, что Э́нжа в этот момент рядом не было, стоит сказать, что он частенько улетал неведомо куда и отсутствовал по полдня.

«Наверняка чтобы побыть с коконом Ю́ши», – думала Клер. Странное дело, ведь с этим коконом возились многие, будто предвещая рождение запоздалой мессии.

Так вот, в наступившей охоте, помимо Клер и громилы Фифи́, принимало участие по меньшей мере еще двое мужчин, облаченных в меха, наполовину прикрывающие их обнаженные мускулистые тела. Тикио́, молодой и смуглый охотник, умело орудовал копьем и с навыками следопыта крался по пещерным камням. Он пытался обнаружить след слизня, неведомого для Клер, и вел их все дальше и дальше в полутемноту. Охотники установили вербальную связь шепотом, при которой Клер отводилось место замыкающей копуши, но вооруженной внушительным копьем с наконечником в виде когтя Торбуи́на, добытого на ветряной пустоши из скелета самого Э́нжа. Фифи́ присматривал за ней, озираясь на ее неспешные шажки. Она карабкалась по камням, спотыкалась, нецензурно выражалась, но все же шла следом. В его руках горел яркий факел, так что тень верзилы накрывала собою и Клер, и дальнее окружение зубатой тверди. Улыбчивый Су́о из числа подрастающих охотников был самым молодым из них, впрочем, и самым неосторожным. Он часто повышал голос, когда нужно было вести себя тихо, странно шевелил губами, будто напевая что-то, и по-шамански пританцовывал, бесшумно разрезая воздух изогнутыми кинжалами. За спиной Тикио́ легко было казаться героем. Клер полагала, что этот малый такой же сумасшедший, как и большая часть племени, иначе как можно было объяснить его неосторожность. Забава забавой, но наверняка зверь, на которого они вели охоту, был не амбарной крысой, а вполне себе чем-то грозным. Но, по крайней мере, сумасбродный охотник не вылизывал кисти своих рук, как делали многие из его сородичей.