– Кто довёл? – спросил Яр.
Старый Антон захихикал. Дымок, важно улыбаясь, курил. Феликс ласково проговорил:
– Яр, ты как с другой планеты, честное слово…
– Я и так с другой планеты, – ничем не рискуя, сказал Яр.
Старый Антон засмеялся, закашлялся, хлопнул по спине Дымка так, что у того вылетела трубка.
– Дым, пошли за пивом. Яков там уснул, не несёт…
Дымок важно поднял трубку, и они с Антоном двинулись к стойке.
Феликс царапал мундштуком латунный обруч бочки.
– Яр, ты хороший парень… Жаль, ты у нас не задержишься.
– Почему не задержусь?
– Ты сам знаешь. Тебе не это надо… Вопросы у тебя…
– А что, здесь не любят тех, кто спрашивает?
Феликс улыбнулся:
– Не здесь… Яр, ты совсем ничего не боишься?
"Боюсь потерять Игнатика", – подумал Яр, но это никого не касалось.
– Я пока не знаю, чего надо бояться…
– Ну и правильно! – вдруг пьяно сказал Феликс и грохнул кулаком по бочке. – Так и надо!.. Яша! Поставь, милый! Слышишь? Поставь ту пластинку! Один-то раз. Для Яра…
Шум в баре поутих. Яр оглянулся на стойку. Яков улыбался. Улыбка – беззубая щель на чёрном обезьяньем лице. С полки, из-за пёстрых бутылок, он достал плоский пакет, вынул пластинку, подул на неё. Положил на диск проигрывателя…
Стало совсем тихо. Солнце окуналось в море, стеклянные поплавки у потолка уже не блестели, но лампы ещё не зажглись. Скрытый за моделью галиона динамик зашипел. Потом ударил тяжёлый аккорд гитарных струн, пошла медленная мелодия.
И глуховатый мужской голос запел:
Когда мы спрячем за пазухи
Ветрами избитые флаги
И молча сожжём у берега
Последние корабли,
Наш маленький барабанщик
Уйдёт за вечерним солнцем
И тонкой блестящей льдинкой
Растает в жёлтой дали.
Это пел явно не артист. Но пел хорошо, по-настоящему. Со скрученной печалью и нарастающей жёсткостью. Яр вспомнил песчаный обрыв у крепости…
От горького пепелища,
От брошенных переулков,
Где бьют дожди монотонно
По крышам, как по гробам,
От злой измены, что рыщет
В домах опустелых и гулких.
Наш маленький барабанщик
Уйдёт, не сдав барабан…
Издалека, сначала незаметно, вошел, вплёлся в песню голос мальчишки (у Яра сжало горло).
Но есть утешенье – как будто
Последний патрон в обойме, —
Последняя горькая радость,
Что каждый из нас был прав.
И вот потому над Планетой
Шагает наш барабанщик —
Идёт он, прямой и тонкий,
Касаясь верхушек трав…
Кончилась песня, прошли секунды тишины. Потом загорелись лампы – будто свет в кинозале после окончания фильма.
У бочек задвигались, закашляли. Кто-то сказал:
– Да-а… Гордые были мальчики.
– Ну а что с того, что гордые? Сгорели, а толку…
– Не накликать бы чего… Ты, Яков, тоже… смотри…
– Да что мы, не люди, что ли? – громко спросил Феликс.
Вернулся Пауль Верхняя Душа.
– Ну вот, я сказал Стефану. Ты, Яр, не волнуйся, он подежурит, сколько надо. Мы с ним там посидели, он говорит: конечно, пускай Яр погуляет, если охота, а я, говорит, побуду за него, а потом он за меня, дело такое…
– Что это за песня была? – спросил Яр у Феликса.
– А вот, – опять хмелея, отозвался Феликс. – Это про тех ребят, которые тогда поднялись в Морском лицее, в городе… Дело давнее, а песня осталась.
– Как поднялись? Против кого?
– Против кого… Знать бы… Не хотим, мол, и всё. Карабины порасхватали с учебными патронами. А зачем эти хлопушки, если пожар. Это тебе не шмели…
Феликс макнул бороду в кружку.
– А в каком городе? – спросил Яр. – У реки?
– Ну, я же говорю: в Городе. Он один тут, Город…
