Сулейман огрёб от гонителей кибернетики по полной мерке. Был лишён учёной степени и места в институте, вдобавок натерпелся страху под следствием. Разумеется, лубянские застенки для ифрита – совсем не то же самое, что для обычного научного сотрудника, однако хлебнул лиха и Сулейман. Наконец его, полностью деморализованного, сослали в Среднюю Азию, где он провёл несколько лет, служа счетоводом в захудалом хлопководческом совхозе. За это время бывшая любовь к «думающим машинам» сменилась лютой ненавистью.
Следствием стало то, что наш «Серендиб» – в техническом плане – наверное, самое отсталое детективное агентство мира. Ни компьютеров, ни мобильных телефонов, ни даже множительной техники. Только колдовство, магия да сверхчеловеческие способности сотрудников. Конечно, при выполнении заданий за стенами конторы, пользоваться современными средствами не возбраняется. Однако и на поощрение рассчитывать бессмысленно. Сознаться Сулейману, что добыл какую-то информацию из Интернета – всё равно, что собственноручно написать заявление на отказ от месячной премии. А уж явиться в контору с КПК или мобильником… Последствия такой глупости я даже представить не берусь.
– С тебя шампанское, – напомнил я псине, отдал плеер и забрался в гамак. Хвала покровительницам комбинаторов Кривой да Нелёгкой, – спать на холодном полу или на сундуке подле беспокойного Жерара мне не пришлось.
* * *
Мне снилось, что Сулейман исполнил-таки угрозу превратить меня в паука. И вот я, матёрый крестовик, сижу на краешке теряющихся в тумане тенёт, держу в лапках конец сигнальной нити и жду, когда она задёргается, объявляя, что в сеть попала жертва. Жрать хочется жутко, абсолютно не по-человечески. Хочется вцепиться в какую-нибудь букашку, и выпить её досуха – даже раньше, чем внутренности под воздействием моего яда превратятся в сладкий кисель. И вот нить вздрагивает. Наверняка это кузнечик – их здесь уйма, от многоголосого стрекотания с ума можно сойти. Я опрометью бросаюсь в туман. Паутина пружинит, подталкивает и прибавляет скорости. Впереди вырисовывается крупный силуэт, он всё ближе… и я замираю, ошеломлённый. Передо мной дама. Паучиха. Она прекрасна, прежде я никогда таких не встречал. Узкая талия, длинные конечности, изумительных пропорций брюшко, будто нарочно созданное для объятий. Влажные хелицеры и жвала, манящие впиться в них поцелуем. Гипнотический блеск глаз и одуряющий аромат духов. Устоять против влечения я не могу, да самка и не желает, чтоб я устоял. Она призывно шевелит лапками и поводит брюшком…
Когда водопад нашей страсти истощается, я провожу коготком по матово отсвечивающей головогруди моей возлюбленной и спрашиваю:
– Как тебя зовут, красавица?
– Клеопатра, – отвечает она.
– Красиво, – говорю я. – А какая разновидность?
– Чёрная вдова, – с печальной улыбкой говорит Клеопатра, и плотнее приникает ко мне.
– Это та, которая после ночи любви откусывает голову самцу? Удачная шутка. А всё-таки?
Вместо ответа паучиха распахивает горячую пасть…
Проснулся я с дико колотящимся сердцем.
Помещение наполнял зловещий свет – хотя назвать светом это оптическое явление можно только от бессилия подобрать верное слово. Потолок словно бы напитался призрачным лиловым огнём, от которого повсюду бродили фиолетовые не то тени, не то наоборот – всполохи. Они жили собственной инфернальной жизнью, спаривались, воевали, рождались и умирали. Кажется, они даже издавали звуки: давящее гудение, треск на грани слышимости, бормотание и стоны… Фрески и гобелены на стенах преобразились до неузнаваемости. Благообразные ещё недавно лица людей превратились в мерзкие рожи, которые скалили клыки, дико вращали зенками и высовывали язычищи. Тела непристойно извивались, города горели, леса и травы гнили на корню, водоёмы тухли и превращались в разверстые гнойники.
