ГОРА РЕКА. Летопись необязательных времён - страница 62

Прибывавшие с перекура, преодолев опасности встречи с табуретами, поначалу недоумённо всматривались в тёмные дали, пытаясь вспомнить: «А могла ли быть ещё и другая своротка от туалета или из коридора?». Но девичий перешёпот, выползавший из темноты, убеждал в правильности выбранного пути и воодушевлял руки к поиску. Ошибочность же выбора или нетактичность захвата вышибала из найденных лёгкий и беззлобный визг. Но постепенно всё пришло к должному, а для кого-то – к взаимно нужному. “Чмоки” во взаимодействии с “ти́сками” потонули в сонно-тягучей нескончаемой музыке.

Той после сдвоенного покура схватил состояние драчливого безразличия. До “нерукотворного” интима он добрался вовсе даже не без труда, но проявляя… и в итоге преодолел. Тут же, на входе в глубокую темень он был “захвачен”, а сделано это было сверхнастойчиво и без шансов Тоя к отступлению. Это было пленение, оно было дерзким и настолько же похотливым в своём желании. Тьма и пьяная дурь поначалу ввергли Тоя в предположительную неопределённость, но обхватившие его формы придали знаний. То была окончательно раскочегарившая себя Марина. Она истово впилась в Тоя и намеревалась буквально впихнуть его в себя. Той тщетно пытался соскрести со своего тела раззадоренную темнотой девчонку и испытывал некоторую стеснительность от её сисек, обвязавших его грудь. Но Марина, окончательно вскипев, схватила Тоя за руки и прилепила его ладони на свои пышные ягодицы.

– Проводишь потом? – мурлыкала Марина Тою в ухо и возбуждённо тёрлась о него. – У нас в сарайчике даже и зимой тепло… Ну, не холодно… Я и ключи взяла.

От всего этого мягко-шептательного дурмана в Тое разлился такой компот ощущений, вызванных природным инстинктом, что Той набух… снизу. Марина чётко схватила эту перемену и перешла к довершению запланированной идеи. Она впилась своими пухлыми губами в рот Тоя и, мощно проткнув свой язык через его зубы, принялась облизывать всё, что было внутри. Это была её ошибка и явный перебор в отношениях. Зов природы – это само собой, но допустить подобную слюнявость без чего-то, что должно было быть ещё дополнительно и обязательно – это оказалось для Тоя совершенно нетерпимым. Он аккуратно отодрал своё лицо от бурлившего страстями рта Марины и надёжно поместил его в совершенно недосягаемую зону – на плечо соблазнительницы, поближе к затылку и для верности закопал его в Марининых волосах. Она на какое-то мгновение отрешилась и отстранилась от Тоя, но её неодолимое запланированно-продуманное желание вкупе с воображением придали ей дополнительных страстей и она так пригвоздила себя к Тою, что танец перестал уже им быть. Марина тёрлась о Тоя как будто её груди и живот обрели тотальную чесотку. И Той тоже включился в процесс, подхватив этот юношеский вирус.

Подобные же “сцепки” обнаруживались шуршанием одежд и тисканьем губ и из других тёмных пристенков «большой комнаты». Наличие музыки перестало быть обязательным атрибутом танцев; сам же танец трансформировался в застой-захват с постоянным поиском нового ощущения для рук. “Горькая” так вдарила по стеснительности, что та немедленно повалилась вниз, взметнув с пола клубы пыли и задрав юбки с ног девчонок.

Той как-то скоро и бессознательно втёрся телом и руками во всё это похотливо-пухлое коварство. Инстинкт и алкоголь сожгли остатки брезгливости и прикончили прочую сидевшую в мозгу эстетическую неудовлетворённость. Похоти объединились, усилив друг друга, и образовали желание. Безучастными ко всему оставались лишь губы Тоя; они ещё более настойчиво и надёжней закапывались в начинавших отпотевать волосах Марины. Так всё и длилось и происходило… Прекратилось всё это также резко, как и началось и одновременно с ощущением противной липкости в трусах. Тоем овладела безмерная опустошённая отрешённость. Он сперва весьма деликатно, а затем всё решительней принялся разъединяться с Мариной, продолжавшей своё неистовство. Переход к более серьёзным возражениям предотвратил звонок в дверь.