Павел работал шофером, возил директора крупного завода, жившего тут же неподалеку в большом служебном доме. Работа эта не отнимала много сил и оставляла достаточно свободного времени. Павел был высок, узок в кости, сутуловат. Темные волосы носил длиннее, чем было принято. Предметом его неустанной заботы и тайной гордости были усы. У женщин он особого успеха не имел, проигрывая это соревнование брутальным особям с соседних улиц, которые пили как лошади и колошматили жен.
Единственный и поздний сын простых родителей, Павел ни в чем не знал отказа. С детства его главной страстью были автомобили. К тридцати годам ему удалось обзавестись дефицитным «Москвичом» – директор помог. Много времени Павел проводил в своем гараже, соседские мужики шли к нему за советом, и он никому не отказывал. Но, на радость жены, с ними почти не выпивал, что ему, впрочем, прощалось вопреки неписаным законам этой «клубной культуры».
Павел искренне не понимал, как люди работают на производстве, изо дня в день выполняя одно и то же. Кроме автомобилей, он заполнял жизнь самыми разными вещами. Его техническое призвание странно переплеталось с потребностью в красоте. Все инженерные и, так сказать, художественные идеи он черпал в журналах, кипами лежащих в мастерской. Павел увлеченно занимался обустройством дома: наладил паровое отопление, пристроил не лишенную изящества веранду. Огород его, как говорили соседи, был «устроен по уму». Баню сделал по образу и подобию финской сауны, о которой в тех краях никто и слыхом не слыхивал. Он разводил породистых голубей и держал странных на вид собак. Все живое тянулось к нему. Дочерей своих он любил бесконечно, никогда, впрочем, не показывая этого на людях. С женой жил мирно, и всем окрестным сплетницам не к чему было придраться в их семье.
Девчонки скинули одежду, по каменистому дну вошли в обжигающе холодную воду и стали плескаться. Через несколько минут Алка начала ныть и проситься на берег. Они вышли и растянулись на старых полотенцах.
Солнышко пригревало, спины обсыхали. Щенок, по горло сытый Алкиными тисканьями и не пожелавший участвовать в купании, развалился в тени. Когда девчонки угомонились, он неловко поднялся на крепенькие передние лапы и, пристроив задние под круглый животик, зевнул. Потом встал, робко махнул коротким хвостиком и заковылял к Тане. Она протянула ему руку, щенок лизнул ладонь и неловко завалился. Таня гладила его по головке и пузику.
Инка деловито разматывала удочку.
– Тань, – позвала она, – а помнишь нашу первую рыбалку?
Девчонки рассмеялись: тогда они сделали удочку из длинной кленовой ветки, привязали к ней леску с крючком и долго пытались что-то поймать в заполненном водой карьере. Мальчишкам как-то удавалось извлекать оттуда мелких карасей, которые годились лишь на корм кошкам. Девчонки так ничего и не поймали, но радость, свет и смех этого дня остались с ними навсегда.
С тех пор в деле рыбной ловли Инка, можно сказать, преуспела.
Таня побрела вдоль заросшего травой берега, щенок нерешительно смотрел вслед. Она обернулась, присвистнула и побежала. А он только того и ждал, с готовностью ринувшись в игру. Таня резко остановилась и присела навстречу, он добежал и взгромоздил передние лапы на ее колени, а она, чувствуя эту подвижную теплоту и жизнь под своими руками, ласкала и гладила его. Щенок вывернулся, плюхнулся задними лапами в траву, припал на передние, виляя хвостом и требуя продолжения игры. Таня убегала, щенок догонял. Она раскрывала ему объятия, и он благодарно в них падал. Они были поглощены друг другом, а жизнь – прекрасна.
