– Меня все устраивает. С чего вдруг такие вопросы? – Она откинулась в кресле, прогнулась в пояснице – верхние пуговки на рубашке норовили оторваться.
Старицкий смотрел на нее сосредоточенно, сверкая синими глазами.
– Значит, показалось. – Его голос был наполнен скрытым сарказмом, но Тат продолжала хранить невозмутимый вид. – Тогда давай поиграем в ассоциации? – Он произнес это полувопросом-полуутверждением.
Его губы ассоциировались у Тат с ее сосками.
– Вы же тут устанавливаете правила. – Дрейк улыбнулась и решила не думать о губах, языке и еще-черт-знает-о-чем. Доктор Старицкий хоть и выглядел так, будто только окончил университет, но от него исходила уверенность в своем профессионализме – может, он ей действительно поможет.
– Хорошо. Говори первое, что придет в голову.
«А то, сука, никто не знает значение слова “ассоциация”».
Татум закатила глаза – это не укрылось от доктора. Встала, подошла к металлической тележке для чая. Вопросительно посмотрела на Андрея Игоревича, тот согласно кивнул.
– Начнем. Война? – Старицкий взял со столика блокнот, перьевую ручку, вперился взглядом в Татум.
Раньше таких простых вопросов ей не задавали – обычно просили описать куб, находящийся в пустыне, и рядом стоящего коня. А это может быть интересно.
– Золотая жила. – Она постаралась это сказать как можно спокойнее.
Она же особенная, правда? О таких в учебниках не пишут. Татум на это надеялась.
Старицкий кинул на нее секундный взгляд, вернулся глазами к блокноту, еле заметно улыбнулся.
– Дружба?
– Ложь. – А этот парень знает, как вывести из равновесия.
Тат постаралась унять нарастающую дрожь в руках из-за нахлынувших воспоминаний. Начала неспешно наливать чай.
– Религия? – Старицкий был предельно собран.
– Манипуляция, – грустно выдохнула Дрейк, будто прожила на этой земле уже тысячу лет и познала на собственной шкуре все грехи человечества.
– Любовь?..
Татум вспомнился Вертинский. Его теплые глаза и лукавая улыбка, его настойчивые руки и хриплый голос. Грудину сдавило тисками. Она всегда будет одна.
Сахар. В чай нужно положить сахар: одна ложка, две, три…
– Всего лишь игра. – Татум постаралась улыбнуться, проглатывая ком в горле.
Всем хочется тепла и ласки, но открываться людям страшно. Что, если расслабишься и напорешься спиной на приготовленный для тебя нож? Женщины, которые растворяются во вторых половинках, которые кажутся слабыми и беспомощными, на самом деле в тысячу раз сильнее других людей. Как нужно быть в себе уверенной, чтобы прыгать в бездну и не знать, что тебя там ждет: сталагмиты или мягкая перина? Легче обходить пропасть стороной и под разными предлогами не прыгать. Пусть тебя даже будут считать конченой сукой.
– Одно слово, описывающее твое состояние в глобальном смысле.
«Тоска».
– Счастье.
Татум говорила ровно. Старицкий прострелил ее взглядом.
– Ты говоришь правду?
«Нет».
– Конечно.
Баржа кренилась влево.
Она натянуто улыбнулась.
– Как одним словом, оглядываясь назад, ты бы назвала свои ошибки?
«Веский повод для самоубийства сегодня же вечером».
– Опыт.
В горле запершило, глаза заболели от напряжения. Тошнота похмелья поднималась к горлу. Дрейк упрямо смотрела в чашку с чаем. Баржа теряла равновесие.
– Ты сожалеешь о принятых решениях в прошлом?
«Бесконечно».
– Нет.
– Это хорошо, мудро считать свои поступки опытом, это может уберечь от лишних переживаний.
Татум сглотнула.
– Определенно.
