– Мы остаемся, если только нами будете командовать лично вы, командор. Мы вас видели в бою.
Я облегченно выпустил из легких воздух. Фронтовое братство не пустой звук, как оказывается.
– Тогда прошу вас, инженер-майор, построить всех у домика лесничего для принятия торжественной присяги императору.
Похоже, граф Тортфорт остался без инженерного обеспечения совсем.
Смеркалось. Небо нахмурилось. Воздух ощутимо потеплел и с неба повалил мягкий пушистый снег, засыпая аккуратные штабеля кирпича и камня, убранные солдатами с развалин дворца. И сами развалины. И крыши оставшихся целыми домов, в которых, стуча молотками, обыватели спешно вставляли новые рамы и стекла.
Откуда-то повыползали жены и слуги дворцовых служителей и разбирали с садовых дорожек своих покойников по домам. Обмывать и обряжать к утренним похоронам. Им не препятствовали.
Электоров и их свитских, а также императорских придворных, которых настигла в охотничьем дворце смерть, перенесли в большой охотничий ледник, предназначенный для трофеев императорских охот в этом заказнике.
Для погибших дворцовых гренадеров при свете факелов невесть откуда взявшиеся плотники во дворе строгали простые гробы. Не до понтов сейчас.
На парковых лужайках рядами выросли большие взводные палатки – импровизированные казармы. И даже дощатые сортиры, как то и положено по уставу, саперы выстроили не ближе двадцати пяти метров от крайней «казармы».
Жалко парк. Сколько денег и труда придется снова вбухать, чтобы его восстановить в первозданной красоте. Когда обрезки бревен и досок, стружка и прочий древесный мусор с взорванного дворца кончатся, солдаты начнут деревья на дрова валить. И плевать им, что деревья здесь высажены редкие для этой географической полосы – служивым тепла в палатке хочется. Зима на дворе.
Драгун я давно разослал по округе ближними и дальними патрулями, как только оногурские саперы приняли присягу новому императору. За ними присягали столичные дворцовые гренадеры, гвардейские инженеры и прочие части, не относящиеся к Ольмюцу. Каждые под двумя знаменами – империи и своего королевства – герцогства.
С момента взрыва прошло вряд ли больше пяти часов, а казалось, что вечность. По крайней мере, неделя.
– Ваше императорское и королевское величество, – обратился я к Бисеру, который после ухода гвардейцев с площади так и сидел в кресле на высоком крыльце дома лесничего, осыпаемый снегом. – Осмелюсь указать, что вам лучше зайти в помещение. Не дай ушедшие боги, вы еще ко всему и зазябните.
Бисер у нас теперь не только император под номером один, но одновременно и ольмюцкий король под номером девятнадцать.
– Савва, хоть ты меня не подкалывай, – капризно скривил губы монарх и тут же сменил тему: – Где Аршфорт?
– Неизвестно, ваше императорское и королевское величество, – развел я руками. – Не имею от него никаких сведений.
Император закусил губу от досады, но раздражение свое на фельдмаршала вылил в другой форме.
– Достал ты меня, Савва. Повелеваю тебе впредь всегда и везде обращаться ко мне только кратким словом «государь». Привилегия у тебя теперь такая. Ясно?
– Так точно, государь. Ясно, – улыбнулся я. Хорошая привилегия. Значимая. А главное, удобная.
– Уже лучше, – криво улыбнулся монарх и тут же встревоженно спросил: – Где Молас?
– Еще в отлучке, государь. По своим делам где-то бегает.
– Что с Ремидием?
– Ему отрезали ноги по колени. Теперь он спит под опием. В вашей временной резиденции на втором этаже.
