Адалина же, увидев принесённую из леса девочку, приняла за насмешку Высших Сил: отобрать родную дочь, чтобы подсунуть чужую. Но перечить мужу не стала. Она так и не смогла оправиться от потери второго ребенка, хотя четыре года как минуло. Для неё и первенец-то стал огромным подарком. Адалина даже не пыталась полюбить подопечную и имя дала соответствующие – Мириам – «горькая вода».
Девочка обучалась чтению и письму, занималась арифметикой и игрой в цитадель, вышивала и играла на арфе, училась варить мыло и отливать свечи, с малых лет держалась в седле. Гаэль выделил ей приданое и рассчитывал, что в будущем она сможет составить достойную партию любому благородному господину.
Мириам была послушной, но порой вела себя как настоящий сорванец. Нянька ковыляла за ней по коридорам, причитая, что не пристало так вести себя леди. Как истинное дитя природы, Мириам обожала всё живое, и оно ей отвечало: шелестом листвы, щебетанием птиц, шумом дождя, солнечными переливами в ярко-рыжих локонах. Она выбегала под дождь, подставляя маленькие ладоши крупным каплям, и собирала их словно драгоценные жемчужины. Мириам любила подолгу оставаться одна, слушая завывание ветра и улавливая только ей понятную мелодию; видела в серых сумерках нечто большее, чем расплывчатые тени.
Никто словом не обмолвился, что она не родная. Лорд сам сообщит, если посчитает нужным. Но правда, что вода – точно не знаешь, где и когда просочится. Да и нужно ли, ведь девочка не походила ни на леди Адалину с ее холодным серым взглядом и золотыми локонами, ни на темноволосого кареглазого лорда Гаэля.
***
Как и все Фабиан находил Мириам странной, хоть и не мог понять, в чём эта странность заключается. Она вечно путалась под ногами, бегая следом и ластясь, точно приблудившийся щенок. Ни мать, ни отец не выражали к ней интереса, но обращения требовали не иначе, чем с собственным сыном. Фабиан старался проявлять доброту к бедной сиротке, но иногда его поступки выказывали бессердечие.
На день рождения, он сообщил за праздничным обедом, что она ест убитого оленя. У девочки случилась настоящая истерика, и няньке приказали вывести её из-за стола. Пиа потом жаловалась, что два часа не могла успокоить и была вынуждена дать сонных капель. Те почему-то не подействовали, видать слишком сказалось потрясение. Фабиана наказали, оставив без ужина, а Мириам сделали строгое внушение: леди не пристало заливаться слезами и кататься по полу, даже если той всего четыре года. Оба урок усвоили.
В очередной раз подстрелив зайца, Фабиан надёжно спрятал тушку в охотничью сумку и собирался отнести на кухню. Мириам возникла перед ним, будто вырвавшийся из-за облака лучик. Она ткнула в ягдта́ш пальцем, подозрительно уставилась на брата и спросила, кого-то он там прячет. Фабиан неохотно открыл сумку и позволил заглянуть внутрь. Он опасался, что она снова начнёт рыдать, но Мириам бережно извлекла убитое животное, прижала к груди и отнесла в дальнюю часть сада, чтобы похоронить под розовым кустом. Позже, зайдя на кухню, он обнаружил названую сестру у клетки с амадином. Она стояла на коленях на низком табурете и, поставив локти на подоконник, подпирала кулаками щеки. Как завороженная слушала раздражающий птичий свист, так похожий на утиное кряканье.
– Красивый, правда, Мири?
– Очень, – благоговейно прошептала она.
– Жаль только повар пустит его в пирог, – с наигранной скорбью вздохнул Фабиан.
