«Упал – не значит пропал. Ползи, цепляйся – а вперёд двигайся, хоть лёжа, хоть на карачках. Главное – не успокоиться, не примириться со своей долей, даже если и кажется она несчастной. Иногда падение жизнь спасает, а иного и человеком делает».
Взял он тогда с собой Витьку к Прохору Васильевичу. Короткий разговор у них был, Витя до сих пор его наизусть помнил.
«– С какого фронта?
– Юго-Восточный.
– Сталинград?
– Да… Оба сына под ним полегли… Ты?
– Кронштадт, Балтийский флот.
– Блокада?
– Так точно.
Помолчали.
– Пацанёнок твой, что ль?
– Внук. Толковый, да хулиганистый слегка. Второй шанс ему нужен.
– Второй шанс? Это мы можем. В чём разница между вторым шансом и первым, знаешь?» – спросил тогда Прохор Васильевич Витю.
« – Нет».
« – Первых шансов много, а второй – всегда один. И часто – последний», – и он подмигнул Вите.
Вот так и взяли его работать в автоколонну. Под честное слово деда.
***
На смену хрущёвкам пришли камышитовые хаты32. Кто только здесь не жил: казахи, русские, киргизы, узбеки! Обшарпанные, обмазанные глиной, обнесённые ветхими заборами хибары, поверх которых Витя мог видеть всё их нехитрое домашнее хозяйство: развешенное между бедными покосившимися сараями бельё, будки с косматыми сторожевыми псами, яблоневые и сливовые деревья, кусты смородины, понурых лошадей, лениво отгоняющих слепней, гусей в лужах посреди дворов, и женщин с привязанными к спинам младенцами, работающих на своих огородах.
Они проехали по мосту через Каратал. Река вышла из берегов: прозрачно-синяя холодная вода с силой неслась вниз с растаявших ледников. Вдалеке, где должно было быть её устье, синели вершины предгорий Тянь-Шаня. Долго ещё рабочие тряслись среди камышитовых домов, но потом закончились и они, местность опустела. Всё чаще и чаще по сторонам дороги встречались пасущиеся отары овец с бегающими вокруг них собаками, такими же мохнатыми, как и овцы; с пастухами в тёплых халатах и меховых шапках, удобно расстилающими возле себя корпе33 и накрывающими на них извечную еду кочевых казахов – вяленое мясо, золотистые шарики – бауырсаки34 – и кумыс.
«И как они могут меховые шапки в такую жару носить! И халаты!» – Сколько лет они уже прожили в Талды-Кургане, а Витя до сих пор не мог привыкнуть к местным обычаям.
Пейзаж незаметно сменился – пожух, и без того жидкая трава поредела ещё больше, тополя и акации уступили место шарам перекати-поля, отары овец – диким козам. Вдоль дороги шли караваны верблюдов; они равнодушно жевали жвачку и тащили связки саксаула, серые тюки с овечьей шерстью; погонщики с натянутыми до самых глаз куфиями35 восседали на них, как на тронах.
Наконец исчезла и степь. На смену пришли пески, сначала вперемешку со скудной растительностью и камнями, а потом остались одни барханы. Ветер раздувал пыль с их верхушек, двигая песчаные холмы, словно шквальные морские волны.
Витя представил, что он стоит на палубе корабля и смотрит вдаль – не на пустыню, бескрайнюю и опасную, а на огромный океан, такой же бесконечный, такой же опасный. Он приставил ладонь ребром ко лбу: так ему казалось, что он настоящий офицер. Вот он на капитанском мостике, в белом мундире с золотыми погонами, а навстречу ему несутся огромные штормовые волны, спешащие поглотить его корабль и унести в морскую бездну. Вместо молчаливых степных курганников кричат белые горластые чайки, широко раскинувшие крылья над океаном, вместо далёких песчаных сопок – серебристые корабли-титаны. И вот он смотрит в бинокль на океан, видит впереди по борту рифы и командует: «Право руля!» Резкий морской ветер хлещет его по щекам острыми брызгами холодной воды, но он, конечно, стоит спокойно, мужественно справляясь со стихией.
