– Конечно, понял, – потирая ладони, ответил Витя, – умный ты Владимир как Ленин. А трап, куда девать будем? – спросил он.
– Положи его пока себе в сарай, когда может ещё пригодиться, – сказал Колчак.
– Да забыл тебе сказать, – вспомнил Витя, – Ланин с собой в подвал взял двое наручников, чтобы бы вас обоих сковать. Сказал, что с короля сегодня снимет корону, то есть с тебя.
– Пускай сковывает теперь себя ими сам, а корону я добровольно сбросил, как только вышел через турникет вахты учреждения заключённых, – ответил Колчак.
– А кто, такой Карабас? – поинтересовался Витя.
– Директор кукольного театра, – весело сказал ему Колчак. После чего он протянул с благодарностью Витьку руку на прощание и пошёл домой.
Он оделся и направился по улице Ворошилова к недостроенному зданию. Ланин в эту холодную субботнюю ночь сидел в глухой засаде, постоянно меняя подвальную дислокацию. Хорошо хоть, что можно было, куда – то спрятаться от дождя, но от пронизывающего холода спасти не удавалось. Он уже начал прыгать и приседать, похлопывая себя по кожаной куртке. Посмотрев на часы, стрелки показывали двадцать три часа тридцать минут. Он стал сомневаться в том, что, кто – то может появиться в это время в подвале. И не догадываясь, что сверху за ним наблюдали несколько пар любопытных глаз, закурил. Ланин пошёл к плите, где была спрятана коробка. Достав и открыв её, кроме свёрнутой бумаги он в ней ничего не обнаружил. Посветив спичками, он прочитал в записке.
ВОВАН
Всё в порядке, спасибо! Верну утром в ближайшую субботу тебе на чердак. Там и долю свою возьмёшь. Извини, что планы поменял, ситуация резко изменилась.
КАРАБАС.
«Выходит, они раньше меня побывали здесь, – расстроено думал он. – Значит, они, где – то пересеклись и поменяли время. Ах, злодеи, ну в субботу я вас встречу. Теперь надо сообразить, как выбраться отсюда. Высота бункера метров пять, мне её не одолеть. Несущей стены и того больше все пятнадцать метров будет. Подвальные окна, по настоянию милиции, чтобы мальчишки не лазили, давно были заложены кирпичом, что ни одной щелочки нет». Он вспомнил про служебную старенькую рацию, но из этого глубокого подвала связь была не доступна. Раздавался только один треск. Опустив рацию в карман куртки, он с досады громко выругался и опять начал вслух рассуждать: «Надо будет Трубу с Владыкой на этого урку натравить. Они ему мозги выбьют без промедления. А сейчас буду встречать рассвет, когда народ на работу пойдёт и кричать громко, чтобы быть услышанным». Он пробежал несколько кругов по помещению, чтобы согреется, но тепло к нему всё равно не приходило.
– Сегодня – же воскресение, – вспомнил он. – В девять часов народ, как на демонстрацию идёт на рынок. В это время я и буду кричать. Теперь, нужно, как – то согреться. Костёр, разве разжечь? Не то воспаление лёгких в такую погоду опять заработаешь.
Он стал рыскать по подвалу, обойдя все каморки, но не нашёл, ни одной палки. Главное помещение находилось под открытым небом, где росла рябина, с прогнувшими от тяжёлых гроздьев, ветками.
Ланин наломал рябиновых веток, оборвав ягоды, и занёс их в ближайшую каморку, но разжечь костёр не удалось. Ветки были пропитаны многодневной дождевой влагой. Он был в гневе и зол на весь мир. Даже с костром ему не повезло. Неудача обогреться, ему удвоила злость и ненависть к Колчаку.
– Сволочь, тюремщик, – орал он на весь подвал, – я доберусь до тебя. Попадёшься ты мне.
