– А это за что? – спросил Колчак.
Раздался треск протлевшей диванной обшивки. Кочубеев острым брелоком от ключей совершал акт вандализма над старым диваном.
– За, что вы меня спрашиваете? – продолжал Евланов, – отвечаю, – за распитие спиртных напитков в неположенном месте.
– Вы знаете, где мы все здесь присутствующие находимся вместе с диваном? – с подвохом спросил Колчак.
– На чердаке, где же ещё, – распарывая диван, пробасил Кочубеев.
– Правильно догадливый. На чердаке над квартирой Колчиных. И чтобы вы знали, что моя мать с братом выкупили место над квартирой у государства. Вот он, – Колчак, положил руку Мареку на плечо. – Александр Фёдорович Керенский, – директор по сбыту объединения «Воды Серафима», мой друг детства. В данный момент он мой гость и я на своей территории имею права сам выпить и его угостить, а вы незаконно вторглись без управдома на чужую территорию и испохабили антикварную мягкую мебель, принадлежащую моему праотцу писателю Тургеневу.
– Колчин перестаньте ахинею нести? – будьте серьёзнее, – сказал старший опер, которого коллеги называли Игорем.
– Я вам вполне серьёзно отвечаю, что за этот диван мать моя подымет страшный вой. Дойдёт и до министра культуры и до генерального прокурора. Сами потом не рады будете. Всё – таки вы исполосовали раритет, который имеет регистрационный номер в нашем областном музее, как историческая и редкая вещь. Этот диван является народным достоянием России. Возможно, это часть генофонда рода Тургеневых. И ночами на нём мои пращуры не давали погаснуть нашей фамилии. Она уже оформила дарственную, для музея и за ним в среду должны были приехать. А вам сейчас нужно хорошо подумать, как вы будете изворачиваться, и отвечать за порчу раритета?
– Если ты и твои родственники Захар и Серый Беда зачинались на этом диване, то его место явно не в музее, а в хорошей котельной топке, – зло заявил Евланов.
– Если бы больше таких людей было на земле, как я и мои родственники, то вы бы без результативной работы остались, – парировал Колчак.
– Точно, что – то есть внутри, – обрадовал своих коллег Кочубеев. – Прощупывается, что – то навроде свёртка или сумки?
Евланов и Игорь, разочаровавшись, и потеряв все надежды найти преступную улику, оживлённо склонились к дивану.
– Свёрток большой, я его так не вытащу. «Нужно покрышку рвать дальше», – сказал Кочубеев.
– Ну, рви, чего смотришь? – приказал Евланов.
– Вы, что не слышали, какую он легенду рассказал про эту рухлядь? – сказал Кочубеев.
– Ты чего несёшь? – Не видишь, он издевается над нами, – накинулся на него Евланов, – кому он нужен колченогий и сгнивший?
Кочубеев разодрал в лохмотья всю покрышку дивана и извлёк оттуда большой толстый матерчатый свёрток, перевязанный отрезком бельевой верёвки. Игорь оттолкнул всех от свёртка и сумбурно начал развязывать запутанные узлы, не хотевшие никак поддаваться пальцам похожие на барабанные палочки.
Когда он разобрался с тугими узлами и развернул тряпку, которая оказалась дверным половиком, их взору предстала одноглазая пластмассовая кукла и детский пробковый пистолет, завёрнутый в завядшие листья лопуха.
Игорь и Евланов заметно сникли. Оживлённые и искрившие минуту назад глаза, мгновенно потухли.
– Вот бестия проклятая, – с досадой сказал Игорь, – не понятно только было, в чей адрес он опустил эту фразу.
Кочубеев взял в руки одноглазую куклу, которая как им всем показалось, смеялась над ними. Так как её первоначально прямые губы, имели продолжение до ушей, подрисованные красной гуашью. Он поднял куклу вверх и хотел закинуть её. Но услышав, что она, как погремушка издаёт посторонние звуки, сказал:
