– Не густо, конечно!.. – не слишком обрадовался Нестор. – При хороших боях нам в день подвод двенадцать боеприпасов надо. А тут… но все-таки…
Кто-то из бойцов вдруг обнаружил спрятавшегося за ящиками офицерика.
– Дывысь, батько! Ховався, гад!
Офицерик был худой, испуганный. На рукаве добровольческий шеврон уголком, но погоны, однако, «химические».
– Ще й з орденом, зараза!
Нестор присмотрелся к «ордену». На значке была змея, обвившая чашу.
– Ты шо, лекарь?
– Пол… полковой врач в бригаде Ш-шкуро, – испуганно ответил офицерик. – Нед… недавно мобилизован!
– Хлопцы, это ж то, шо нам надо! – радостно воскликнул Нестор и обратился уже к доктору: – Жить хочешь?
– М-можно.
– Будешь служить у батька Махно! Только не вздумай сбежать! Под землей достану!
– А чего бежать? Мое дело людей лечить. Не белых или там красных. Людей.
– Такие твои слова мне в общем-то нравлятся… Не пойму только, чего у меня доктора не задерживаются? – спросил Махно. – Я ж до их хорошо отношусь. Врачей там, учителей – уважаю. Полезные люди. А чего-то не задерживаются. Убегают.
– Потому и не задерживаются, что вы людей делите на полезных и неполезных, – сказал осмелевший врач и дрожащими пальцами взял у одного из махновцев заботливо свернутую и даже уже зажженную цигарку. – Вы ж неполезных, я слыхал, уничтожаете.
– Уничтожаем эксплуататоров, всяких законников, судей, прокуроров, панов, офицеров… А шоб докторов – такого не было.
– Ну а доктор, он из какого сословия? Может, у него брат или отец в священниках, или в тех же юристах… или в панах, в офицерах… Люди разные. А вы всех сводите к сословиям. Чужие они для вас. Вот и не уживаются…
– Вредные твои речи, – покрутил головой Махно. – В другое время поспорил бы, а сейчас, за неимением времени, просто скажу: вредные.
Состав лязгнул и остановился.
Хлопцы внесли, передавая друг другу, нескольких раненных во время погони.
– Кой-хто ще дыше! – прокричали с насыпи.
Вновь лязгнув буферами, состав покатился назад, к Волновахе.
– Лечи, лекарь! – бросил Махно.
Шкуровский врач полез за ящик, достал саквояж, щелкнул замочком, открывая россыпь блестящих инструментов, пузырьки. Склонился над окровавленным махновцем. Товарищи раненого, искоса следя за работой доктора, набивали патронами винтовочные обоймы, матерчатые пулеметные ленты…
Гуляйполе оправилось после налета «волчьих сотен» Шкуро. Люди научились жить и во время Гражданской войны, когда власти менялись чаще, чем погода. Село приобрело почти праздничный вид. Черные знамена, привычные анархические лозунги. Над кирпичным зданием заводского театра Кернера вывесили транспарант-растяжку: «Анархический привет предстоящему Съезду вольных Советов селян, солдат и рабочих Левобережья».
Дату съезда никак не могли назначить. Все зависело от Махно, без которого съезд никто не мыслил. А Нестор не мог покинуть Донбасс: в районе Волновахи и Юзовки продолжались вялотекущие бои, и перелома пока не могла добиться ни одна из сторон – ни белые, ни красные, к которым со своей дивизией примкнул Махно.
В Гуляйполе со всех окрестностей съехались посланцы сел и коммун. Даже с фронта Нестор отпустил многих своих черногвардейцев, и, впервые за последний месяц отмывшиеся и принарядившиеся, они наслаждались миром и тишиной. Звучали шутки, смех. Возле театра скопились брички, телеги, линейки и украшенные весенними степными тюльпанами тачанки. Довольно миролюбиво смотрелись на них пулеметы, установленные на застеленных коврами сиденьях. Лошади монотонно кивали головами, в их сбруе тоже торчали цветы. Отмытые, вычищенные бока лошадей лоснились: успели откормить.
