– Я вождь здешнего племени мапуче, – с достоинством сообщил хозяин дома. – Имя моё Гуалемо. Ты, монах, давно, видно, обосновался в наших краях, если знаешь кечуа.
– Да, почтенный вождь, я много лет странствую по Перу. Молодым человеком прибыл сюда, а недавно мне исполнилось сорок шесть лет. Больше половины жизни я провёл среди индейцев, неся им слово Божие и истинную католическую веру, – ответил я.
Вождь усмехнулся.
– Истинную веру, говоришь, монах? Это твоя вера во Христа, распятого на кресте, велит испанцам уничтожать наш народ?! А как же ваша заповедь: не убий?
Я изумился теологическим познаниям индейца.
– Откуда тебе известны христианские заповеди? – спросил я.
– Ты не первый монах, который посещает наше селение. Одного из них я приказал убить, ибо он шпионил в пользу испанцев, – хладнокровно сообщил вождь и воззрился на меня своим цепким взором.
– Я – не шпион губернатора Лойолы, – мгновенно отреагировал я, ибо вовсе не хотел быть принесённым в жертву местным богам.
– Ты знаешь Лойолу, этого жалкого негодяя? – надменно спросил Гуалемо.
Я действительно был знаком с нынешним правителем губернии, потомком первого генерала нашего ордена Игнацио Лойолы, но взглядов его не разделял и жалким бы не посчитал никогда. Губернатор отличался жестокостью как по отношению к своим подчинённым, так и к местному населению.
– Мне приходилось сталкиваться с ним несколько раз, – подтвердил я предположение высокого собеседника. – Не один я пытался призвать губернатора к милосердию, но тщетно.
Губы Гуалемо тронула едва заметная улыбка.
– Ты не боишься осуждать испанца, своего соотечественника?
– Не боюсь. Он ослеплён властью и опьянён кровью, – пояснил я.
Индеец сделал жест рукой, означавший, что удовлетворён ответом.
– Племя мапуче – единственное в Перу, не подчинившееся испанцам. Даже инки, под пятой которых находились аймара, кечуа и чачапойя, выдохлись. Мы сопротивляемся почти сто лет, я уверен, что выстоим, – гордо произнёс вождь и переключился на тему обыденную: – Вам предоставят жильё, где вы сможете отдохнуть, а при желании и погостить у нас. Я убедился, что вы не шпионы.
С этими словами он скрылся за пологом. Появилась пожилая женщина; она проводила нас в один из домов, стоявших на отшибе селения. Вечерело. Солнце садилось, окрашивая горы в бледно-розовые тона. Краски заката напомнили мне родной дом в Испании, прекрасные розы, которые любила моя матушка, так безвременно оставившая этот мир.
Войдя в жилище, мы огляделись. Обстановка более чем скромная. Посредине – очаг, вокруг него на земляном полу расстелены шкуры животных. Из нехитрого скарба, сваленного в углу, я извлёк лучину с огнивом (явно испанским) в надежде зажечь свет и хоть немного внимания уделить своему дневнику. Мартин, помолившись, занялся уборкой помещения. Я зажёг огонь, удобно устроился и достал из походного мешка чернильницу, перо и тетрадь в изрядно потёртой кожаной обложке. Четверть века назад, попав в Новый Свет, я начал вести дневник. Его листы были белы и чисты, когда я сделал первую запись. Обложка из бычьей кожи, приятная на ощупь, отливала матовым блеском. Теперь дневник потёрт, листы пожелтели. На многих страницах чернила растеклись, и текст разобрать почти невозможно. Но всё же я снова открываю тетрадь и пишу в надежде на то, что по возвращении в Испанию мой труд пригодится потомкам. Итак, я продолжаю свой рассказ…
