Что-то движется, извиваясь, возле его большого пальца, как будто какое-то создание подставляет спину под руку, чтобы его погладили.
– Фу! – вскрикивает Кхадсе. Он выдергивает руку и трясет ею, словно обжегся. Ему не больно, но ощущение настолько тревожное, настолько чуждое, словно на дне этой черной ямы спит какое-то слепое, мокрое существо, ожидая его прикосновения.
Может, так оно и есть. Он здесь уже в третий раз и понимает, что дыра действует как что-то вроде сейфа, который надежно хранит содержимое, пока кто-то не идентифицирует себя правильным образом.
Хотя с виду никаких изменений нет, он чувствует, что черный круг смещается, меняется, делается плоским, а потом…
Что-то поднимается из него, как рыбацкий поплавок, всплывающий на поверхности пруда: маленький прямоугольник из черной бумаги – конверт.
На лицевой стороне мелким неразборчивым почерком написано: КХАДСЕ.
Шпиона бросает в дрожь. Он наклоняется, берет конверт и прячет в карман пальто.
«Что ж, – думает он, поворачиваясь. – Я рад, мать твою, что все закончилось».
Ведь даже у Кхадсе есть пределы. После первой поездки на склад – первой ночи с ножом, кровью и дырой, ведущей во тьму, – он был так обеспокоен, что пустил в ход свои связи, пытаясь разузнать побольше о нанимателе, вычислить, кто он такой и откуда у него доступ к подобным… средствам.
Он обнаружил две вещи.
Во-первых, имя.
Во-вторых, слух о том, что любой, кто произносил это имя вслух, – не важно, кем он был и где находился, – как правило, исчезал.
Кхадсе решил прекратить расследование.
«Помни о своей пенсии. Помни о свете в конце этого очень длинного туннеля…»
Он выходит из кабинета. Зденич глядит на него, подняв брови.
– Все хорошо?
Кхадсе уже собирается сказать, что все в порядке, большое спасибо, теперь давай убираться отсюда поскорей, но тут они слышат внизу выстрелы и крики.
И смотрят друг на друга.
– Это что еще за хрень? – говорит Кхадсе.
* * *
Старые навыки возвращаются в полную силу. Сигруд приканчивает второго охранника у двери складского отсека довольно умело: бьет его в висок рукоятью ножа, вырывает пистолет из рук и перерезает горло.
Оружие оставляет себе. Использовать его не собирается, потому что хочет, чтобы все было как можно тише: выстрел выдаст его расположение и уведомит Кхадсе о том, что ему противостоит всего лишь один человек, а не армия. Сигруд прячет пистолет в кобуру, потом бежит к веревкам, которые свешиваются вдоль боковой стены склада.
Он привязал их две ночи назад – веревки свисают с четвертого этажа до самой земли, спрятанные за одной из колонн. Бо́льшая часть угольного склада отсырела и рассыпается, полы много где проваливаются после долгих лет аханастанских дождей. Использование веревок для того, чтобы одолеть этажи, не только предоставляет ему элемент неожиданности, но еще и не дает разбиться насмерть, сделав один неверный шаг.
Впрочем, он кое-что подготовил на тех этажах с дырявым полом, на тот случай, если сражение перейдет в другие части склада. Осторожность никогда не бывает лишней.
Сигруд хватает одну веревку, тянет, чтобы вытащить из тайника, и смотрит вверх. Он в разумной степени уверен, что веревка выдержит – он завязал тысячи узлов, будучи моряком, но это было очень давно.
«Можно подумать, – говорит он себе, начиная взбираться по веревке, – это самая глупая вещь из тех, которые я делаю сегодня…»
Он поднимается, пока не оказывается чуть ниже окна второго этажа, где останавливается и слушает. Ни голосов, ни движения внутри. Он продолжает подниматься.
