Когда Сигруд заканчивает, Мулагеш переводит дух и говорит:
– Ладно, во-первых… это ты тот тупой кретин, который оставил семь трупов на угольном складе в Аханастане на прошлой неделе?
– Ох. Ты об этом слышала?
– Чтоб мне провалиться, Сигруд, бывшего премьер-министра убили в Аханастане месяц назад! Если во всей провинции хотя бы одно тело падает бездыханным, мне об этом сообщают – а тут целых семь!
– М-да. Если это тебя утешит, все шло более-менее по плану…
– Не считая той части, которая сильно смахивает на появление гребаного Божества, что едва тебя не убило! – в ярости отвечает Мулагеш. – Не говоря уже о том, что, судя по твоим словам, улицы Аханастана кишат божественными ловушками. И я ни хрена не понимаю, что происходит!
– Не ори, – просит Сигруд. – Охранники услышат.
Мулагеш опять закатывает глаза и без сил падает в кресло.
– Я не думаю, – говорит дрейлинг, – что повстречался с Божествами.
– Да? И почему ты так решил?
– В… в Вуртьястане… когда ты держала в руках меч Вуртьи. Что ты чувствовала?
– Зачем, скажи на милость, ты вытаскиваешь это ужасное воспоминание?..
– Турин. Пожалуйста.
Она пристально глядит в окно широко распахнутыми испуганными глазами.
– Как будто… как будто я могла бы сделать что угодно. Без ограничений. Разрезать мир напополам, если захочу.
– Да. Даже крупицу силы истинного Божества невозможно постичь человеческим разумом. Они изменяют реальность, даже не думая об этом. Но два существа, которых я повстречал… они сражались. У них были ограничения. Мир для них полон преград и пределов.
– Тогда что же они такое? Божественные создания? Живые чудеса?
– Понятия не имею, – говорит Сигруд. – Но думаю, Шара знала. Подозреваю, они оба знали Шару. Хотя один сражался против нее, а другая – на ее стороне. И похоже, что все ее дела на Континенте начались с найденной тобою папки…
– Операция «Возрождение».
– Точно. – Сигруд тяжело вздыхает. – М-да. Это… надо осмыслить.
– Да что ты говоришь, засранец. Чего я никак не возьму в толк, так это того, почему Шара, если уж она ввязалась в какие-то дела с существами, которые ведут себя как Божества, не угрохала их черным свинцом, как Колкана? Почему она не пустила в ход ту единственную вещь, которая может их убить?
– Не знаю, – говорит Сигруд. – Думаю, он все еще был у нее. Она даже министерству его не доверила после Мирграда. Такое оружие, сказала она мне, нельзя поручать правительствам.
– Как человек, который пытался какое-то время руководить правительством, я с этим соглашусь.
– Думаю, она никому и ничему не доверяла, – мрачно говорит Сигруд. – Шара, которую я знал, могла бы хоть написать мне сообщение. Закодированное, секретное. Но вот так, из уст в уста… Такой метод говорит об отчаянном положении.
– Шара в отчаянии – такая идея мне не нравится.
– Мне тоже, – говорит Сигруд. – Особенно когда враг, кем бы он ни был, похоже, охотится за ее дочерью.
– Я этого совсем не понимаю. Она всего лишь ребенок.
– Кхадсе сказал, его наниматель охотился на юных континентцев, – задумчиво говорит Сигруд. – Детей. Подростков. Сперва их родителей убивали, потом дети исчезали.
Лицо Мулагеш темнеет.
– Так ты… ты думаешь, Татьяна уже…
– Я не знаю. Сложилось впечатление, что враг Шары получил тот список континентцев совсем недавно. Так что, возможно, время еще есть. – Он трогает свой фальшивый глаз, пытаясь повернуть его получше.
– Ты не мог бы перестать? – просит Мулагеш. – Жуть какая.
