Город Г… - страница 4
Так я увлекаюсь этими играми: забываю и о еде, и о работе и о супружеских обязанностях даже. Просидишь, бывает, часов до четырех – до пяти, по дороге к кровати зайдешь в ванну на себя в зеркало посмотреть – глядь, а в глазах от игрового напряжения даже сосуды полопались и белки прочерчены такими красными извивающими паутинками, частыми-частыми, кое-где вообще белков не видно – одна краснота, башка шумит, в руках дрожание нервное, и от общего возбуждения организма уснуть нет никакой возможности, всякие узоры перед глазами плывут, а сна нет. Проваляешься так два-три часика, а в восемь вставать – дочку в садик, и на работу. Хотя какая там работа. Так, по инерции чего-то ковыряешься, вызывая всеобщую жалость измученным видом, а мысли все они там – в игре, чего бы там как можно было бы сделать и как чего выстроить и где, и с чего заново начать. Иногда по моей рассеянности даже Бенаму догадывается, что чего-то со мной не в порядке и участливо интересуется, что стряслось, ему вру – мол, ребенок заболел, не спали всю ночь, он меня и отпускает домой – выспаться. Прихожу домой, по дороге еще борюсь с собой на предмет лечь спать, как начальство предписывает, или снова за компьютер, и охота, конечно, спать, даже голова пустовато-звенящая, какая-то неприятная от недосыпа, но, как войду в квартиру, как увижу, что нет никого, что никто мне не помешает, тут же сажусь и снова играю до самого вечера. А мог бы за дочкой сходить, из садика ее забрать пораньше, прогуляться с ней или сводить куда-нибудь ребеночка – ей в этом садике не очень нравится, все время плачет, когда туда собирается, говорит, что там нянечка страшная и дети злые.
Один раз она даже сама из садика ушла домой. Это в четыре года ребенок! Куда там смотрели воспитатели? И дошла ведь до самого дома, а это пару кварталов и через скверик еще! Теща, слава Богу, как раз приехала, смотрит, а внучка подходит к подъезду, ножками своими уверенно ступая и глядя так серьезно перед собой. Василиса Петровна, конечно, к ней. Что да откуда, почему одна?.. А девочка наша самостоятельная и говорит, что ушла из садика потому, что ей сказали на чей-то горшок садиться, а ее собственный не могли найти, а ей мама говорила, что только на свой можно. И что ей на полднике не дали булочку в наказание за плохое поведение, а дали только кусок хлеба. Потом еще воспитательница ее больно-больно схватила за руку, когда подумала, будто бы это она у телевизора переключалку отломала, а это вовсе не она. А на руке в тот день у нее и вправду синяки были, как от пальцев – здоровенных таких пальцев по сравнению с ее тонюсенькой ручкой. Как же это нужно схватить ребенка, чтобы такие синяки остались – спортсменок, что ли, к ним в сад распределяют? Теща тогда вместе с женой ходили в этот детский садик, долго с директрисой разговаривали, носили подарки, потому что у нас в районе больше нет садиков, а куда еще девочку денешь днем – все работаем. Целая история была, как потом ее обратно в это детское дошкольное учреждение заманивали. Сначала на часик буквально в присутствии мамы или бабушки – жена и теща специально брали отгулы. Потом на полдня, и только недели через три удалось девочку, хотя и через слезы, но снова на целый день отводить, а до этого просто было невозможно – она садилась или ложилась прямо на пол, орала, и никто ничего не мог с ней сделать. А дома, у нас, кстати, тихий такой ребенок! Играет сама с собой в куклы, строит чего-то, красит фломастерами и всегда себе под нос попискивает, вроде как разговаривает за своих куколок, или напевает чего. А если увидит, что я за ней подсматриваю, то смущается так забавно. Вскочит, ручками заплещет, смеется или бежит ко мне, начинает рассказывать что-то невнятное… А сад ненавидит и по сей день, как каторга он для нее. Она даже в пятницу у нас засыпает с другим выражением лица, чем обычно, – со счастливым таким, и раза по три глазки откроет и спросит: «А в сад завтра не пойдем?» Ей говорят: «Не пойдем». Она вздыхает так успокоенно и засыпает с улыбкой. И вот я теперь, вместо того чтобы забрать ее, тороплюсь к своему монитору! Понимаю головой, что поступаю нехорошо по отношению к дочери своей, и к начальнику, но сделать с собой ничего не могу, да и раскаиваться не собираюсь – как мне нравится, так и живу.