– В Риме принято выпивать после приема пищи, – сказал он Адель. – Там они возлияния превращают чуть ли не в священный обряд. Мы в Помпеях смотрим на это проще: пьем когда хотим.
Принесли кубки с темно-красным ароматным напитком.
– Выдержанное везувийское, лучшее во всей Кампании, – похвастал Юлий. – Виноград давили еще при Клавдии29.
– Впечатляет, – любезно произнесла Адель.
– Думаю, его следует попробовать прямо сейчас. – Юлий поднял кубок к изваянию Вакха, возвышавшемуся посреди стола. – Да будет благосклонен к нам Бахус и прекрасная владычица Луны, под покровительством которой мы совершаем эту трапезу!
Адель вежливо улыбнулась, но не решилась последовать примеру патриция и молча пригубила вино. Она внимательно следила за каждым движением Юлия, боясь оскорбить гостеприимного хозяина неуважением к олимпийскому культу, что немало позабавило бы его, догадайся он об этом.
Публий Юлий Сабин уже давно не верил в божественную плеяду, управляющую миром. Учения киников, стоиков, эпикурейцев, перипатетиков и атомистов, смешавшись с постулатами официальной религии и подкрепившись атеистическими сентенциями его наставника Петрония, образовали в голове Юлия сумбурную смесь весьма туманных представлений о мироздании. Напичканный знаниями, ни во что не верящий, он постепенно превращался в скучающего скептика и в свои двадцать с небольшим лет чувствовал себя уставшим от жизни человеком. Чтобы чем-нибудь занять свой тоскующий ум, Юлий решил обратиться к поэзии. Несколько трагедий, написанных им, Петроний назвал неудачными; сборник сатир оказался очевидным плагиатом, а оды, восхвалявшие императора, рассмешили Арбитра до слез.
– Уж лучше подражай Менандру, – посоветовал он Юлию. – У тебя неплохо получаются комедии и пародии.
Разозленный и отчаявшийся, молодой патриций покинул Рим с твердым намерением никогда туда не возвращаться.
Но пылкая душа не желала покоя. Юлий жаждал действия, он хотел чувствовать, любить, страдать и совершать подвиги, подобно героям греческих трагедий. Он мечтал о жизни, наполненной страстью, как кубок вином, – до краев… Отец посоветовал ему устроить большой пир. Но разве это что-нибудь изменило? В его доме собрались благородные прихлебатели, которые ценою лести и похвал набивали себе желудки, а после, напившись крепкого фалернского, направились в лупанарий и потащили за собой Юлия.
Хмельной дурман, усиленный резким пряным запахом благовоний, напрочь лишил его возможности соображать; Юлий не помнил ничего, кроме пьяных лиц друзей и улыбающихся ртов вульгарных женщин. Наутро он проснулся в отвратительном состоянии: голова трещала, к горлу подступала тошнота и при этом мучительная жажда преследовала его целый день. Юлий поклялся, что больше не будет прибегать к услугам Ганимеда30 и постарается держаться подальше от коварной Урании31. Он по-новому взглянул на все, что его окружало, что составляло его мир, – тоскливая праздность, перемежающаяся развлечениями, не приносящими радости. Жалкое подобие настоящей жизни… Может быть, следует стать жрецом в каком-нибудь храме и свято поклоняться избранному богу, а лучше богине? Юлий представил насмешливо-удивленное лицо Петрония, узнай он об этом.
«Мой милый мальчик, – сказал бы ему Арбитр, – что такое боги? Что такое Олимп? Это просто огромный лупанарий, где богини отдаются богам за ничтожную толику власти над людьми. Зачем становиться жрецом проститутки? Лучше женись на вакханке, и ты будешь даром получать то, что прежде имел за деньги». После этих слов Петроний наверняка улыбнулся бы ему своей едва уловимой улыбкой и добавил бы: «Хвала Юпитеру, я знаю, что такое Юпитер».
