Город любви - страница 21

Что мог Юлий на это ответить? Да и хотелось ли ему отвечать? Так, в разногласиях и непонимании, протекали дни, а по ночам Арсиноя чаще всего уходила куда-то, спрятавшись от любопытных взоров под широким черным плащом. Ее не интересовали стихи, которые ровными звучными строчками ложились на навощенные дощечки Юлия; ее не восхищала серебристая луна, томящаяся в одиночестве на темном небе; ей не хотелось, обнявшись, погулять у берегов прозрачного Сарна44, чтобы там, вдали от людей, свободно дышать, мечтать и любить, любить…

Нет, Арсиноя не была такой. Что и говорить – она ведь римлянка! Если юная девушка, исполненная верноподданнических чувств, слышит об оргиях, которые устраивает император, а быть может, и сама в них участвует, то разве будет ей известно, что такое любовь, верность, честь? Разве жизнь не превращается для нее в цепь сиюминутных радостей, запас которых иссякает в самом расцвете сил, и тогда уже не остается ничего другого, как призвать дух Танатоса45?

Если бы Арсиноя была глупой избалованной гусыней, каких много, Юлий оставался бы по крайней мере спокоен. Но вращаясь среди римской знати, общаясь с образованными и остроумными людьми, она впитывала в себя знания и суждения, как губка. Она любила литературу; она восхищалась театром; она вела светские беседы не хуже Аспазии46. Арсиноя обладала сложившимся взглядом на жизнь, принципиальным и независимым, и не намеревалась считаться с мнением Юлия. Это казалось ему самым ужасным, этого он не мог ей простить. Он готов был смириться с ее пренебрежением к его творчеству, с ее чисто римским прагматизмом, с ее преклонением перед другими поэтами, но с независимостью – никогда. Никогда.

Однако внешне все выглядело замечательно. Счастливые отцы не могли нарадоваться, глядя на своих детей, и считали, что им недостает только внука. Но ни Юлий, ни Арсиноя и слышать об этом не хотели. Они хорошо сознавали, что их брак – просто выгодная сделка чужих друг другу людей…

Адель никогда не ела столько вкусных блюд сразу. Слушая рассказы Юлия о положении дел в современной поэзии и его критические замечания по поводу классических произведений греческих трагиков, Адель скромно попробовала всего понемножку и решила, что по правилам этикета этого, вероятно, хватит; но глядя, как Юлий естественно, без церемоний наслаждается пищей, она тоже отбросила стеснение. Отсутствие привычных вилок и ложек ее уже не смущало, и Адель по достоинству оценила десерт с финиками и изюмом.

– Милая Адель, вовсе не обязательно так торопиться, – мягко улыбнувшись, сказал Юлий. – Трапезы длятся два-три часа, ты успеешь насытиться. Если же позднее тебе снова захочется подкрепиться, просто скажи об этом Колону, и тебе приготовят не менее изысканный стол.

Юлий смотрел на нее снисходительно, ожидая стыдливо опущенных глаз и застенчивого румянца. Ничуть не бывало! Адель удостоила его тираду лишь кивком головы, метнув заинтересованный взгляд на стоявшего неподалеку номенклатора.

– Может, ты хочешь чего-нибудь еще? – едва сдерживая смех, спросил патриций.

– Нет, спа… – начала было Адель, но заметив улыбку Юлия, решила ему подыграть. – Да, пожалуйста, один антрекот, картофель фри с бифштексом, коктейль «манхэттен»… или лучше бокал мартини с двумя оливками, «взболтать, но не смешивать». Да побольше мороженого!

Улыбка медленно сползла с его лица. На несколько секунд над столом повисла пауза, а потом Юлий неожиданно рассмеялся.