Город лжи. Любовь. Секс. Смерть. Вся правда о Тегеране - страница 30

Захра согласилась.

Сумайя и Амир-Али сели на пол в комнате Мохаммада-Резы на расстоянии метра друг от друга. Приличное расстояние. Он пожирал ее взглядом жадного зверя.

Сумайя откашлялась:

– Хочу тебя кое о чем спросить.

– Спрашивай о чем угодно, но ты такая красивая, что я вряд ли смогу сосредоточиться.

Сумайя нервно хихикнула. Она приготовила список из одиннадцати вопросов; надо было сконцентрироваться. От ответов зависело ее будущее. Она запахнула чадру. Когда она говорила, та распахивалась.

– Ты часто выходишь из себя?

Он разглядел под чадрой полоску бледной кожи.

– Никогда. Друзья говорят, что более спокойного человека не встречали.

На самом деле друзья часто ругали его за взрывной нрав.

– Как ты будешь обеспечивать семью?

– Я работал всю жизнь. Ты знаешь, что я работаю в компании бабы и надеюсь когда-нибудь занять его место.

Родители Амира-Али постоянно жаловались, что тот ни дня в жизни не работал.

– Ты молишься?

Он увидел белую рубашку, но не разглядел, большая ли у нее грудь. Да, он молился, по крайней мере сейчас – молил Бога, чтобы грудь у нее оказалась не с виноградинки. Даже сливки сойдут.

– Услышав азан, призыв к молитве, где бы я ни находился, я начинаю молиться. Это происходит на автомате. Даже если я читаю газету.

Амир-Али никогда не читал газет. И несмотря на многолетнюю принудительную зубрежку, так и не запомнил полный текст молитвы на арабском.

Сумайя улыбнулась и опустила руку. Он увидел ее длинную шею, острую ключицу с мягкой ямочкой над ней.

– Ты разрешишь мне продолжить учебу в университете и получить диплом?

– С такими глазами, как у тебя, разрешу что угодно.

Сумайя рассмеялась. Какой прекрасный смех. Не слишком громкий, не слишком дерзкий. О девушке можно многое сказать по тому, как она смеется. Мать Амира-Али предупреждала не доверять женщинам, смеющимся заливисто, – между громкостью смеха и моралью есть прямая связь, говорила она. Чем громче, тем распущеннее.

Сумайя задавала серьезные и формальные вопросы, но ее голос был нежным, а в глазах теплилась страсть. Амир-Али ловко увиливал от расспросов, врал напропалую, где-то недоговаривал. А Сумайя решительно продолжала, тщательно продумывая каждое слово. Они присматривались друг к другу, анализировали каждый шаг, каждый жест.

Амир-Али обычно легко догадывался, что творится в душе у девушек его круга. Он знал, чего от них ожидать. Нужно было лишь понять, что идет от сердца, а что напускное. Конечно, стопроцентную гарантию не мог дать никто, но по опыту он знал, что, скорее всего, Сумайя говорит искренне. Еще он видел, что она влюбилась в него по уши. Обычной тактикой тегеранских девушек было притвориться равнодушными, но Сумайя не играла в игры. Ее неискушенность и наивность делали ее еще более притягательной.

Сумайя же была еще слишком молода, чтобы понять, когда человек лжет, а когда говорит правду. Амир-Али показался ей самым обаятельным юношей из всех.

Примерно через час они вернулись в гостиную, где царило напряженное молчаливое ожидание. Сверля дочь ястребиным взглядом, Фатеме протянула гостям блюдо с фруктами. Сумайя взяла гроздь винограда и съела одну виноградину. Фатеме подскочила и зашептала на ухо Хаджи-ага, чтобы нес ширини – сладкие пирожки, знак, что свадьба состоится.

Закрутились колеса подготовки к свадьбе. На церемонии бале-борун – объявление помолвки – Амир-Али преподнес Сумайе шесть золотых браслетов, огромный букет цветов и шелковую чадру. Затем родители жениха и невесты начали торговаться за