Город неба - страница 3

мурчащего кота погладил.

Мы пили с ним из кружек чай

с какой-то лабудою дикой,

и тут как будто невзначай

он с полки снял смешную книгу.

Машинописные листы

в зеленом твердом переплете.

Он посмотрел из темноты:

«Ну вот, – сказал, – потом прочтете.»

Мы говорили о делах

и о природе говорили,

о летнем поле в ковылях,

его животворящей силе.

Обычный легкий разговор

летал в той комнате приятно.

Я вышла в сумерках во двор,

брела дорогою обратно.

Та книжица на сто страниц

стихов – как это оказалось —

поведала про много лиц

и в тот же вечер прочиталась.

Стихов в ней нету проходных,

в ней отразилась вся эпоха

в веселых строчках озорных,

скупых от выдоха до вдоха.

Средь современников чужак,

вот так и должен жить писатель,

бродить в некошеных полях,

веселый травник, собиратель

людей, пейзажей, света, тьмы,

росы на башмаках и пыли —

всего, чем жили в мире мы,

когда на этом свете жили.

«Человек в процессе переучки…»

Человек в процессе переучки

смотрит телевизор черно-белый,

он уверен, как собака в случке,

в счастье без конца и без предела.

У него работа и зарплата,

отпуск в виде южного курорта,

в белом телевизоре – эстрада,

в черном телевизоре – погода.

Он не рвет, не мечет свиньям бисер,

женщина сошьет ему одежду

с помощью машинки типа «Зингер»,

пиджака с халатом вперемежку.

Жертву домостроя и горячек,

он ее сажает на колени,

он ее не бросит, пусть не плачет

о российских женщин положенье.

«Я из таких-сяких окраин…»

Я из таких-сяких окраин,

где каждый сам в себя запаян

от молодых своих волос,

от духа луковых хинкали,

от навороченной морали —

всей этой жизни под откос.

Там человек выходит утром

с таким спросонья взглядом мутным,

как будто вышел в неглиже.

Он блудным сыном век скитался,

он чем-то у чужих питался,

ловил мотор на вираже.

Куда идет он в снежных мошках

по холодку на тонких ножках,

когда зима, как молоко.

Куда идет с утра мужчина?

Не спрашивай его причины,

так просто пожалей его.

«Припомню длинный день в разгаре лета…»

Припомню длинный день в разгаре лета,

в центральный гастроном прошли печатно

два юные, бессмертные поэта,

а после долго топали обратно.

Вдоль кладбища прошли, военкомата,

прошли районом Розовой долины,

они несли бутылки, как гранаты —

устроим нашей юности смотрины.

Там жили бедно, весело и славно,

бюст Ленина торчал в саду, как кукиш,

и, наливая на скамье в стаканы,

ему мы говорили: «Третьим будешь?»

«Подобрать бы мне несколько слов…»

Подобрать бы мне несколько слов

к музыкальной строке воробьев,

чтобы вышли веселые строки.

Нагудеть бы под нос на ходу,

пусть на радость они – не беду —

напеваются мной по дороге.

Я пойду и спою те слова,

я сирени нарву возле рва,

я приду к тебе в красном берете,

от улыбки моей вспыхнешь, друг,

на, возьми эту ветку из рук,

посмотри, что за прелесть соцветья!

Посмотри, я сложила строку

про веселую жизнь на веку,

где я слушала хор этот птичий,

приходила в весеннем пальто,

говорила извечно не то —

уж таков у поэтов обычай.

«Мы встречались, целовались…»

Мы встречались, целовались

и с работы шли домой,

и ни разу не признались

той холодною зимой.

Отвлечение стихами

и циклонами зимы,

и решили стать друзьями,

и друзьями стали мы.

И когда друзьями стали,

так и ходим в поздний час,

словно что-то потеряли,

затоптали что-то в грязь.

1969 год

Летом я влезла на крышу бани

и попросила, чтоб все воскресли.

Видела сверху, как шли цыгане,

гнули гармошку и пели песни.

Слазь, говорили, батян отлупит.

Смолкли и мимо прошли по свету.

Мама другую собаку купит,

Назад Вперед

Город неба - страница 3

Похожие книги