Денис потянулся, чтобы позвонить в звонок, но вспомнил – нет у них звонка. Не любил отец эти тренькающие приспособления для оповещения хозяев о приходе гостей. Поэтому всем гостям, и не только, приходилось стучать в дверь.
Он усмехнулся, вспоминая отца, ворчавшего на мать, когда та пилила его за отсутствие звонка, и три раза бухнул кулаком в дверь. Подождал. Не дождавшись реакции, вновь забухал кулаком. Тишина. Дома никого нет? Так вроде сегодня суббота, должны быть.
Денис полез за телефоном. И вновь чертыхнулся, глядя на экран дорогущего смартфона – сети не было, от слова совсем. Да, как так? Утром в поезде всё было. Он попытался вспомнить, лазил ли он в сеть утром, или звонил кому. Но вместо утра и значительной части ночи в памяти зияла дыра размером со штат Мэн. Он помнил только, как встал из уже холодной ванны, и, не обращая внимания на воду какого-то странного цвета, капающую с него на кафель пола, принялся, не разбирая, кидать вещи в сумку и одновременно бронировать билет на поезд и вызывать такси. Как потом оделся и спустился к подъехавшей машине.
Денис постоял с минуту и ещё несколько раз долбанул кулаком в дверь. Результата ноль, за дверью родительской квартиры царила мёртвая тишина.
Зато приоткрылась дверь соседской квартиры. Поверх натянувшейся цепочки на него уставился старческий любопытный глаз, странно увеличенный толстой линзой очков.
– Привет, баб Нюр, – машинально поздоровался Денис, размышляя, где искать родителей.
И осёкся: а разве она не умерла? Мать вроде в телефонном разговоре упоминала, что… Он почувствовал, как по спине тонкой липкой струйкой потёк холодный пот страха, но тут же облегчённо выдохнул. Это не тётя Нюра отдала Богу душу, а её приятельница, такая же иссохшая от времени и тягот жизни маленького городка, сгорбленная, одетая в клетчатую юбку и вязаную кофту, с вечным тёплым платком на седой голове, баба Вера. Она жила в точно такой квартире, но этажом выше. Вечно он их путал, обе бы похожи, как близняшки, только баба Нюра носила бордовый платок и очки с толстыми линзами на пол-лица, а баба Вера – синий, и очков не носила.
– Здравствуй-здравствуй, – зашамкала старуха беззубым ртом, – ты хтой-то такой, ась?
– Это я, Денис, сын тёти Светы.
– Ась? – переспросила баба Нюра, мелко тряся головой. – Дениска, ты што ля? Как вырос, не узнать шалопая.
– Я, баба Нюр. – Денис улыбнулся. – Вы не знаете, где родители?
– Так уехали они, ещё вчерася. – Бабка в ответ осклабилась беззубым ртом. – Рассаду покидали в машину и укатили на дачу. Да.
Денис нахмурился: какая рассада в середине августа? Какая дача? Мать вроде говорила, что они её продали. Что за чушь! Или это бабка перепутала что? Лет-то ей под девяносто будет, если не больше. Вот и перепутала.
– Уехали, значит.
Бабка закивала повязанной в платок головой и, сняв цепочку, открыла дверь. Из тёмного нутра старухиной квартиры на Дениса пахнуло пылью, лекарственным перегаром и застарелым запахом старческого тела, смесь вышла приторной и тошнотворной одновременно.
Денис сглотнул едкую тошнотную кислоту, подступившую к самому горлу, и, стараясь не дышать носом, спросил.
– Надолго, не знаете?
– Не знаю, милок, не знаю. Но, думаюсь, завтря вечерком приедуть. На работу им надоть. – Бабка сделала шаркающий шажок в его сторону. – Тебе чёй-то, в квартиру попасть надоть?
Денис кивнул.
– Вещи оставить.
