– Ха-ха, весёлый ты парень, я погляжу! Но наивный, блин. В эту Бригадирку давно сливают всё что ни попадя. Кто во что горазд. Говорят, вон с радиолампового туда же лили много лет. Но щас завод разорился – так что реке, наверно, полегше стало… Ну вот. Сделали мы свое дело. Молодцы мы! Пойдем-ка, Рослик, к Семеновне – скажем, что боевое задание выполнено. Може, и поднесёт нам по рюманделю, а?
5.
Заведующая поднесла, и они с Дмитричем засели в сторожке. С сантехником легко говорилось и уютно сиделось: был он весь какой-то круглый, смешливый и нескучный.
После второй рюмки свадебного коньяку Дмитрич подмигнул сторожу и спросил:
– Ну чё, Рослик? Как тебе тут работается, а?
– Да ничё, дядь Саш, терпимо.
– Вестимо, что терпимо. Иначе бы не задержался тут! – Дмитрич снова подмигнул и чуть вытянул нос в сторону собеседника, будто принюхиваясь. – Ты уж тут сколько? Месяца четыре, наверно? Это ты молодец. А то ведь у нас тут, кроме Кольки, мало кто оставался дольше двух-трех месяцев.
Сторож кивнул и украдкой посмотрел в хитрые глаза Дмитрича: ведь знает обо всём, чёрт старый! Дядя Саша снова вынул пробку и подлил золотисто-коричневого в рюмки.
– Ну, ладно, парень, не таись от Дмитрича. Я тут пасусь уж лет десять – как вот Семеновна заведующей стала. Видел чё?
Рослик кивнул.
– Колян мне кое-что говорил, но из него ведь каждое слово клещами надо вытягивать… Топот, плач детский?
– Да, это тоже было, – диггер поежился. – Но вот с коридором случай вышел…
И Рослик живописал. Сантехник слушал его с видимым удовольствием – будто кот про сметану. Иногда даже подсмеивался.
– Вот-вот. И я сто раз про то говорил: круглит тут и водит, ой во-одит…
– Так вы тоже? – диггер навострил уши. – И у вас с коридором приключилось?
– Не. Не с коридором, а вот с подвалом. Никто тебе не рассказывал? Колян вот знает про это, по-моему. Дело было года три назад. Я пошел отопление проверять. Ну посмотрел узел, счётчик, повернул назад – а вот тебе хрена лысого! Не могу выйти и всё тут. Да я в этом подвале с закрытыми глазами все входы и выходы найду, каждую щелину-поперечину знаю, а тут – поди ж ты. Не могу дверь отыскать! Матерюсь, фонариком свечу. И сотовый ведь как назло в машине оставил. Ходил-ходил, ходил-ходил, устал, сел на стульчик – у меня там есть возле узла – и говорю: «Бригадирка, кончай свои фокусы! Отпусти старого – не до шуток мне…».
Пошел снова искать – и никак. Я уж чувствую, что мне кровь в голову ударять стала, давление подскочило. Думаю: «Ну всё, дядь Саш, скопытишься ты тут и найдут тебя к вечеру ближе… Не думал не гадал, что в подвале придется душу Богу отдавать».
И тут мне на ум пришла Колькина штука – ну как он барабанит по ночам, он же тебе рассказывал? Ну вот и я, дурак старый, сел на корточки и давай пальцами дробь по трубе выкаблучивать. Ну как мог – я ведь еще тот музыкант, четыре медведя по ушам топтались и те разбежались. Подеребенькал чего-то там, даже, блин, петь пришлось: а куда деваться, жить захочешь и не так раскорячишься.
И чё ты думаешь, Рослик? Только я встал на ноги, десять шагов прошел – мать моя женщина! Да вот же дверь – да еще и неплотно закрытая. В темноте за версту видать. Вот так-то. Непростое это местечко, Рослик, ох непростое…
Они хлопнули по последней, и Рослик слово за слово – сам от себя не ожидал – взял да и выложил сантехнику всю историю с Синдрой и Бригадиркой. А ведь не любил он про это говорить – не было и желания с кем-то делиться такими воспоминаниями.
