Как ни странно, мы подружились. Странно потому, что мне был 21 год, довольно легкомысленная студентка, а Рахима Ходжаевна – человек уважаемый, взрослый, доктор… и все-таки мы разговаривали обо всем на свете. Я очень многому научилась у нее – не в смысле медицины, конечно, а в смысле чисто житейского, чисто женского здравого смысла, чисто женских тонкостей, чего мне катастрофически не хватало. Мы болтали о своем, я примеряла ее кольца с рубином и изумрудом, и, несмотря на все различия, нам было вместе легко. Тогда у меня было обострение порока сердца. Она меня подлечила, конечно, и я навсегда запомнила маленькую, изящную женщину, мудрую, знающую, необыкновенную.
Много лет спустя я написала очерк о врачах и, конечно, о Рахиме Ходжаевне. И вот что получила в ответ:
«Дорогая Татьяна Алексеевна,
огромное спасибо за Вашу публикацию о ташкентских врачах. Конечно, у каждой ташкентской семьи есть свои «врачебные» истории. Есть и у нас; случалось и так, что неплохой вроде врач из детской поликлиники просмотрела тяжелейшую пневмонию у сына, а через несколько лет – желтуху у дочери. Спасала нас всегда моя свекровь – Раиса Ходжаевна Коканбаева. Да, она, слава Богу, жива-здорова. У нее 5 детей, 11 внуков и 11 правнуков. Медиками стали один сын и одна дочь, а также один внук – хирург в Москве, а внучка – офтальмолог, живет с семьей в Нью-Йорке.
Очень приятно, что Вы помните эту выдающуюся во всех отношениях женщину.
Теперь о докторе Юровском. О нем мне рассказывала покойная мама. К Юровскому она носила моего (к сожалению, тоже уже покойного) братишку. Он родился в 1953 году, а в 5—6 месяцев у него начался бесконечный понос, причину которого никто не мог определить. Так вот, Юровский сначала сказал маме:
– Плохи дела, мамаша, совсем плохи.
У матери чуть ли не обморок, а он продолжал:
– Носик маленький у ребенка.
Потом обнюхал пеленку (мамаши должны были приносить пеленки со следами жизнедеятельности младенца) и сказал:
– Белка не хватает, пора вводить мясо в прикорм.
Поди найди сейчас врача, который без анализов и приборов так знает детский организм.
Еще был такой хирург – Кинель. Где-то на втором курсе меня собрались срочно класть в 15-ю больницу – аппендицит. Тогда моя тетя врач повезла меня к Кинелю. Он прощупал мой живот (железные пальцы я почувствовала даже на спине) и сказал:
– Плюньте тому в глаза, кто сказал, что у вас аппендицит. У вас – колит.
А когда я вышла из комнаты, сказал моей тете:
– Жалко мне эту девушку: такие умные глаза, а замуж никто не возьмет. У нее будет варикоз.
На втором курсе варикоз, кроме Кинеля, никто у меня не разглядел. А потом, когда я рожала первый раз, собрался весь роддом: они таких вен не видели. А после второго ребенка мне сказали, что больше мне рожать нельзя. Все это Кинель видел заранее, вперед за много лет.
Поди найди сейчас врачей, которые без анализов и приборов так знают человеческий организм.
А в остальном совершенно с Вами согласна, что в Ташкенте хорошо было поставлено медицинское обслуживание и много было прекрасных врачей.
С уважением,
Сюняева Саида Тагировна».
В письмо было вложено еще одно:
«Здравствуйте, моя дорогая Татьяна.
Доброго Вам здоровья!!!
Моя милая – добрый друг вечный. Я глубоко признательна Вам, что Вы смогли (почти полвека тому назад) вспомнить и написать во всемирной информации Интернете когда-то мной сделанную мизерную помощь врача.
