Город в когтях зверя. Детектив советской эпохи - страница 3

Справка:

«15.05.85 г., город Сарапул Удмуртской АССР.

Шабардин А. Г., 1963 г. р. прописан по ул. Чистякова, д. 48, кв. 10, проверен на причастность к убийству Татьяны Бердюгиной. Сообщаем: 06.05.85 г. Шабардин А. Г. пределы города не покидал.

Причастность Шабардина к убийству не подтвердилась».

«Ой, Серёжка, как красиво!», – Галя стояла у подоконника, переводила взгляд от одного окна к другому и с восхищением рассматривала новые ярко-жёлтые шторы с лопухами коричневых листьев, только что водружённые на карнизы усилиями сестры и брата. Шторы, действительно, придавали комнате вид воздушный и незнакомый. Серёжке вдруг захотелось захлопать в ладоши, подхватить Галю и закружить по комнате. Но попробуй-ка закружи: Галя выше его на целую голову, хотя лёгкая и худенькая. Сейчас она была похожа на какую-то сказочную птицу, с раскинутыми руками и пышным облаком волос. Да и вечерний свет, падающий через окно, удваивал это сходство. Галя стояла в проёме окна, как на экране, а позади неё качались деревья (среди них любимая Серёжкина черемуха, которая по весне была облеплена белыми цветами и пахла так, что кружилась голова), и плыли белые облака. Какой-то поэт сказал, что облако похоже на вату. Серёжка был в корне не согласен с этим. Ему казалось, что облака похожи на белые лебединые крылья или на облетающую черемуху. Впрочем, об этом он тоже, кажется, где-то прочёл.

Стукнула входная дверь, привычно прошелестели шаги, мягкие, знакомые. Кот Васька спрыгнул со стула и, выгибая спину, потянулся в ожидании ласки хозяйки. Серёжка рванулся к двери. Мама вошла, как всегда, нагруженная хозяйственными сумками. Самую большую поставила на стол. Серёжка тут как тут, помогает матери вытащить свёртки. «Ой, мамочка, яблоки! Ура!» «Потом, чертёнок», – журчит голос матери с наигранной строгостью, а в глазах – неподдельная весёлость. Характер матери Серёжка знает наизусть, поэтому яблоки мыть не спешит, лучше заглянуть во вторую сумку: что там ещё. На пороге кухни появляется Галя. «Ой, мам, чуть не забыл, – выпаливает Серёжка, глядя на сестру, – а мы тебе этот, как его… приготовили…» «Сюрприз», – подсказывает Галя. «Во-во», – поддакивает Серёжка, вгрызаясь в хрусткую плоть яблока острыми зубами. По подбородку скатывается капелька сока, падает на белую рубашку. «Ну вот, вымазал! Опять после школы не переоделся», – в голосе матери появляются нотки раздражения, и Серёжка опрометью бежит к своей кровати: там, на спинке, висит домашняя рубашка в весёлую зелёную клетку.

Мать Серёжка не то чтобы боится, скорее, боится за мать. Однажды навещал он мать в больнице (с чем она туда попала, Серёжка не знал) и наткнулся в коридоре на санитаров, выносивших длинное костлявое тело, накрытое белой простынёй. Тогда он впервые испытал чувство страха. Нет, о смерти применительно к маме Серёжа не думал, чаще думал о своей, пытаясь постичь детским сознанием суть смерти и неизбежность. Всё это, как правило, кончалось тем, что Серёжка сначала слегка распускал сопли, а потом сумбурно радовался предстоящей, ого ещё какой длинной жизни. Главное ощущение, которое он вынес из времени жизни без матери – холодно, неуютно, прибежишь из школы, а на столе пусто, и мама не грохочет у печки кастрюлями. Галка – это совсем не то: разве можно сравнить её обед с маминым? У него как-то получалось, что голод и любовь к матери были неразделимы.